Анна Смолякова - Ты — мое дыхание
— А я могу, — она вздохнула и отвела взгляд к окну. — Могу о другом думать. Ты, наверное, скажешь: «Вот дурочка какая! Три дня знакомы, ничем, по сути дела, не связаны, а уже какая-то ревность!» Но я почему-то никак не могу выкинуть из головы ту девушку с кастрюлькой…
Она почувствовала, что что-то не так уже через секунду. Повисшее молчание было тяжелым, как грозовая туча. Поля обернулась. Антон сидел, уставившись в пол, тонкие черты его красивого лица были искажены страданием и обидой, между бровей залегла глубокая скорбная морщинка.
— Что такое? Что случилось? — она осторожно прикоснулась к его пальцам.
— Ничего, — он сцепил руки на затылке и откинулся на спину. — Просто мне с самого начала надо было догадаться, что все это так. Да и смешно было на что-то рассчитывать! Ты — красивая, умная, имеющая все, и я — бедный поэт без гроша в кармане…
— О чем ты?
— А ты не понимаешь? Да о том, что мы с тобой «ничем, по сути дела, не связаны». Это я процитировал. Ты не догадываешься, кого?.. А я-то, идиот, вообразил себе, что ты тоже что-то испытываешь ко мне! Прости, не надо было этого говорить…
— Князь мой, князь! — вздохнула Поля с облегчением и порывисто прижалась губами к его острому кадыку. — Да если бы тебя не было сейчас в моей жизни, я не знаю, как бы и жила! Ты для меня сейчас просто какой-то спасательный круг…
А потом был розовый блик солнца на подушке, их смешавшееся горячее дыхание, одеяло, скомканное в ногах, и сосед, упрямо ломящийся в дверь с криками: «Антоха, открой, дай открывашку!»
Когда все закончилось, и они, счастливые, оглушенные, немного пришли в себя, Антон сел на кровати и пальцами заправил за уши влажные от пота волосы, отчего сразу стал выглядеть смешно и трогательно.
— Нет, ну что за люди! — проворчал он недовольно. — И долбятся, и долбятся! Неужели непонятно: если не открывают, значит, или «дома нет никого», или никого не хотят видеть… Сильно они мешали тебе, Полечка?
— Да я вообще ничего не слышала, — она улыбнулась.
Ах, как все-таки был безупречно красив и его четкий профиль, и его широкие развернутые плечи, и грудь, смуглая, почти безволосая, с двумя темно-коричневыми кружками сосков! Он встал с кровати, подошел к столу, взял пачку сигарет.
— Антон, — неожиданно спросила Поля, — мне все-таки очень важно знать, кто эта девушка?
— Да какая девушка? — он удивленно вскинул бровь.
— Ну та, с кастрюлькой, которая нам встретилась вчера. На ней еще был зеленый ситцевый халатик с тоненьким пояском и китайские тапочки.
Похоже, он действительно не помнил. И ей пришлось довольно долго объяснять и про русые волосы, сколотые на затылке, и про чуть подтянутые к вискам глаза, и про родинку где-то на лице, кажется, на правой щеке, прежде чем Антон наконец сообразил.
— А-а, это Татьяна, — протянул он безрадостно и скучно, — а я думал, о ком ты…
— У тебя что-то с ней было, правда?
— Ну было, что теперь об этом вспоминать? Да и было-то так, ерунда какая-то…
— Тебе неприятно об этом говорить? — Поля коснулась теплыми пальцами его щеки. Он с почти детской обидой во взгляде отстранился.
— Понимаешь, есть на самом деле вещи, о которых вспоминать неприятно, и женщины, при одной мысли о которых — тошнит… Знаешь, как эти дамы называются? Яйцеловки! Которым все равно, какого мужика поймать, лишь бы замуж выйти. Я не хотел тебе рассказывать, но раз уж заговорили… В общем, я тогда только-только развелся с женой, мне было погано и мерзко. Да и, кроме того, я — не мальчик, без женщины жить не могу. Короче, провели мы с Татьяной несколько ночей, по обоюдному согласию и желанию. Никто, заметь, никого не насиловал! Ну а потом я подумал, что затягивать все это не нужно, и предложил расстаться. А она мне, нате — радуйтесь, сообщает, что беременна! Я говорю, мол, иди, подруга, делай аборт, на роль благородного отца я не гожусь, поэтому тянуть до последнего и на штамп в паспорте рассчитывать глупо. Тут моя Татьяна вдруг окрысилась и заявляет: «Ты — козел!» Я сказал, что после этого вообще с ней разговаривать не буду, и хлопнул дверью…
— Ну а аборт-то она сделала? — Поля разлепила пересохшие губы.
— Сделала, конечно… Более того, она почти сразу же начала встречаться с одним парнем из нашей общаги, сейчас живет с ним, а на меня все равно зверем смотрит… А ты что вдруг так побледнела?
— Да ничего, — она судорожно повела плечами. — Так, о своем подумалось, вспомнилось…
Антон подвинулся к ней поближе и положил голову на плечо:
— Что, мерзко звучит история, да? Я бы, наверное, если со стороны все это услышал, сам себе руки не подал, — он невесело усмехнулся. — Только в жизни все, Полечка, гораздо сложнее, чем в правильных книжках. И одно я знаю точно: жениться надо только на любимых и детей заводить тоже исключительно по большой любви…
Поля зябко поежилась и посмотрела в окно. Закатное солнце жарко золотило пыльные листья тополей.
— Послушай, давай куда-нибудь сходим, — она торопливо сняла со спинки стула лифчик и платье. — Я не могу, не хочу больше здесь оставаться. Мне кажется, здесь стены прозрачные и все на нас таращатся. Посидим где-нибудь, перекусим…
— Полечка, Поля, — Антон печально и как-то по-шутовски покачал головой, — не понимаешь ты все-таки, что такое — бедный поэт. Максимум, что я могу тебе на сегодня предложить, — это пара баночек «Хольстена» на лавочке в парке. Я пока, к сожалению, на мели.
— Ну и что? — Поля пожала плечами. — У меня-то деньги есть. Что за архаизм какой-то — «платить должен мужчина»!
— Нет, я так не могу.
— Да перестань, пожалуйста, — она потерлась щекой о его щеку. — Ты ведь поэт, ты как никто другой должен понимать, что деньги — это тлен, ничто и не стоит делать их смыслом существования, придавать им слишком большое значение. Не молишься же ты на тюбик зубной пасты, потому что он выполняет какие-то свои функции, делает твою жизнь удобной? Вот так и деньги… Не понимаешь, нет?
— Да я-то понимаю, — Антон отстранился и посмотрел на нее с интересом, — но мне удивительно, что и ты это понимаешь… То есть не удивительно, я не то хотел сказать. Радостно!.. Знаешь, Полечка, выходит, что мы с тобой живем в одном измерении. И если бы ты только знала, как мне от этого хорошо…
Из подъезда общежития вышли минут через десять. Антон уже привычно сел за руль, и они поехали в «Сирену» на Большую Спасскую. «Сирену» посоветовала Поля, частенько ужинавшая там с Борисом и любившая этот ресторан. К счастью, в ее любимом зале «на самом дне» оказались свободные места. Очень уж ей хотелось удивить и порадовать Антона, ценившего комфорт и красоту. И желанный эффект был достигнут. Войдя в зал, он на секунду замер на пороге.
