Лора Флоранд - Француженки не играют по правилам
Высокомерный мазохист-перфекционист. Но таким Люк был всегда. Даже славился этим.
Если он дотронется до Саммер, она обязательно что-нибудь сделает. Будет сосать его палец, putain, и сломает Люка, как сахарное изваяние, за несколько минут до удара гонга, означающего конец состязания. И тогда много лет беспощадной работы пойдут прахом. Люк много раз видел, как это происходило со многими мужчинами – их ломали прямо перед тем, как они могли выиграть приз.
Он положил и другую руку на дверь. Теперь его руки оказались по обе стороны Саммер.
– Саммер, я пытаюсь объяснить, что мне бы хотелось…
Ярость отбросила Саммер от двери. Невероятная сила жила внутри ее, будто циклон крутил и увлекал ее в позолоченную ловушку условностей и напряженности. Она не хотела ничего, кроме его тепла, его тьмы. И Его Превосходящее Величество презирал ее за это. Он оставил ее одну, потому что, черт возьми, был слишком хорош для нее. А теперь он захотел сломить ее, чтобы она открылась ему? Расплескала перед ним все, что было для нее важным, чтобы он мог лапать это, потому что был в настроении? Да пошел он на хрен.
– А знаешь, чего бы я хотела? – грубо спросила она. – Не спорю, ты великолепен. Ты сама страсть, запертая так крепко, что никогда не соизволишь излить ее на такую, как я. Но ты ни во что меня не ставишь. Так вот, я бы хотела, чтобы ты трахал меня вот у этой стены, пока я больше не смогу думать, пока у меня не исчезнут все мысли, а потом я соберусь с силами и поеду учить детей на моем острове. Буду лежать там на пляже и любоваться волнами, которые накатываются на берег. Это все, что я хочу от тебя.
На мгновение воцарилась невыносимая тишина, а потом слова, издалека пробиваясь сквозь ее гнев, начали эхом возвращаться к ней. Безжалостные черные глаза впились в Саммер, а длинное матовое тело Люка оставалось напряженным и неподвижным.
– Соберешься с силами, – четко повторил он.
Он почувствовал прилив крови к лицу. О боже, когда ее гнев отступит, это будет ужасно.
– После… моего трахания… ты точно осталась бы лежать на полу без сил.
Она уставилась на него и покраснела от смущения и вновь поднявшейся ярости.
– Знаешь что? Проваливай к черту!
Он осторожно потянул и открыл дверь, переместив Саммер так же легко, как стеклоочиститель в автомобиле сдвигает капли дождя. Выскользнув в дверь, он тихо и аккуратно закрыл ее за собой. Саммер теперь уже не опиралась спиной на дверь, а стояла, оставшись ни с чем – одна-одинешенька в пустой комнате.
Мало-помалу ее ярость иссякла. Она поднесла кулачки к голове и, обессилев, опустилась на пол. О боже, боже. Что же она только что наговорила?
Глава 14
Вернувшись в свой номер, Саммер рухнула на пол и скорчилась от стыда. Кровать загораживала ее от Эйфелевой башни.
В дверь постучал посыльный. Он доставил длинный узкий пакет, красиво перевязанный бантом. Внутри Саммер нашла непонятную штуковину, должно быть, какую-то кухонную утварь – длинный толстый предмет с утолщением на одном конце, сделанный из очень гладкой древесины. Рядом с ним лежал красивый стеклянный флакончик с ароматизированным маслом. На прикрепленной карточке четким угловатым почерком было написано: «Может пригодиться. Л.Л.».
Стыд мгновенно сменился гневом. Он придал Саммер столько сил, что все на свете ей стало нипочем, и погнал ее в кухни. Как была она в уличной одежде, так и направилась к Люку, свирепо глядя на десерт, над которым он работал. Рядом с ним никого не было. Он повернулся и смотрел, как она приближается к нему. Его черные глаза абсолютно ничего не выражали, но это не остановило Саммер.
– Ты уволен. Убирайся.
Люк немного поднял брови.
– Bonne chance[73], – сказал он и вернулся к безумно сложной и изысканной войне света и тьмы, которую он создавал на тарелке.
В дальнем конце кондитерской кухни какой-то assistant[74], одетый в белую куртку, в панике прошипел что-то человеку, которого она не могла видеть, и тот мигом исчез. Из-за угла появился Гюго Фор:
– Non[75], non, non, мадемуазель. Люк, не обращай на нее внимания.
– Да я и не обращаю.
Он растягивал горячий золотистый сахар голыми пальцами, не подавая виду, что ему горячо.
– Мадемуазель, пожалуйста, пойдемте поговорим. – Гюго Фор взял ее за руку выше локтя и потянул за собой.
Будто из ниоткуда появился Ален Руссель и подхватил ее под другую руку.
– Мадемуазель, я искал вас. Это срочно. Люк, s’il vous plaît[76], – директор безумно замахал руками, и это должно было означать: он отменяет все, что она успела сказать.
Люк, едва заметно пожав плечом, продолжал вытягивать нити мерцающего золотистого сахара, столь же прекрасного, сколь и хрупкого.
Саммер старалась не оглядываться на него, пока ее волокли из кухонь, но у выхода не смогла больше сопротивляться желанию хоть одним глазком взглянуть на Люка. Но он был так сосредоточен, будто ее вообще не было на свете.
А она так сильно ненавидела его, что если бы ее не держали за руки, то она схватила бы тяжелый горшок с цветами и…
Ален и Гюго запихнули ее в чей-то офис.
– Вы совсем спятили? – взорвался Гюго. – Вы разве не знаете, сколько он работал, чтобы добиться первого места? А теперь вы пытаетесь лишить звезды мой ресторан!
Саммер схватила со стола первые попавшиеся бумаги и разорвала их пополам. И сразу же испугалась такого буйства. Неужели она начала впадать в ярость, как ее отец? Он не устраивал драк, но темы насилия и разрушения часто звучали в его словах, а иногда он крушил вещи. Саммер была уверена, что научилась вести себя гораздо лучше, – ведь в течение четырех лет она была изумительно спокойной женщиной с легким характером, – но, оказывается, только потому, что не было достаточно сильных раздражителей.
– Мадемуазель, с величайшим в мире уважением к вам, non, – категорически заявил Ален Руссель, будто этот проклятый отель принадлежал ему. Здесь все считают себя выше ее? – Люка нельзя увольнять. Я не стану делать этого, Гюго тоже. Наш бухгалтер продолжит платить ему зарплату и даже поднимет ее, чтобы возместить неудобства. Non.
– Et[77] non et non!! – бушевал Гюго. – Как смеете вы, всего-навсего избалованный ребенок… Да как вы осмелились явиться в мой ресторан и пытаться…
– Гюго, – резко перебил Ален, и его абсолютное спокойствие пресекло ярость Гюго. – Прошу тебя. Я сам поговорю с мадемуазель Кори.
