Екатерина Маркова - Блудница
— Ну и трусиха! Не бойся! Смотри на меня: я же не боюсь. Батюшка очень добрый! Он нас научит Богу молиться, давай, давай!
Пораженные таким поворотом событий, родители и крестная, не дыша, почти крадучись, последовали за ними.
Второй казус произошел, когда погруженная батюшкой в купель Мария не пожелала оттуда вылезать. Она обрызгала всех стоящих рядом с головы до ног и потребовала, чтобы ее оставили в покое. Опять только Веронике удалось уговорить девочку вылезти из купели. Облаченная в кружевную крестильную рубашку и специально купленное белое длинное платье с такой же атласной шляпкой, она выглядела восхитительно. Когда стали прощаться, Мария категорически заявила, глядя на Веронику:
— И ты с нами!
Вероника обняла девочку и ласково ответила:
— Я сейчас не могу. А вот ты приходи почаще в храм, и мы будем видеться. А это тебе от меня, — и Вероника повесила ей на шею цепочку с изображением Девы Марии в маленьком изящном медальоне.
Растроганная до слез Ксюша обняла Веронику и вздрогнула, коснувшись рукой ее торчащего горба. Позже Кристиан попенял ей за это непроизвольное движение.
— Будущий врач, называется. Ты же обидела ее этим. Еще бы в сторону отпрыгнула, как от прокаженной! Запомни, что люди, имеющие подобного рода физические дефекты, страшно чувствительны к любым акцентам на собственные изъяны.
— Зато ты не сводил с нее восхищенного взгляда! — обиделась Ксюша. — И потом, она моего движения, причем абсолютно нечаянного, даже и не заметила…
Вечером, когда Марию, возбужденную прожитым днем, удалось уложить и родители с новообращенной крестной уселись ужинать, дверь гостиной открылась, и показалась сначала растрепанная рыжеволосая головка, а потом появилась и сама девочка с плюшевой собачкой, которую она волокла по полу за одну лапу. Когда она повернулась спиной, все увидели, что между лопаток под пижамкой торчит скатанное клубком полотенце.
— И что это за явление? — засмеялась Ксюша.
А Мария, прошествовав к столу, серьезно пояснила:
— Как будто я Вероника, а Тотошка — это Мария, которая капризничает и не хочет войти в церковь.
Девочка подцепила на палец изрядный кусок крема с торта и заявила:
— Сами торт едите, а Вероника в церкви полы моет.
— А ты откуда знаешь? — удивилась крестная Лия, красивая породистая грузинка.
— Она сама мне говорила, — облизывая палец, объяснила Мария. — Сказала, что она все время в церкви, потому что убирает ее, пыль вытирает, полы моет и батюшке кушать готовит. Поэтому, когда бы меня ни привели, я всегда ее увижу.
— А что еще тебе говорила Вероника? — спросила Лия, снедаемая любопытством, как той удалось уломать девочку резко поменять свое поведение.
Мария серьезно посмотрела на Лию, тяжело вздохнула, поправила съезжающий горб под пижамкой и тихо ответила:
— Вот когда тебя поведут креститься, тогда и узнаешь. Я попрошу Веронику, и она поговорит с тобой…
На следующий день Кристиан сразу после утренней операции поехал в цветочный магазин и, купив бледно-сиреневые орхидеи, отправился на улицу Дарю. Но Вероники в храме не оказалось.
— Она будет только к вечерней службе, — пояснила уже знакомая Кристиану приходская староста — сухонькая подвижная старушка. — Вероника вообще-то редко отлучается, а тут приехала в Париж семья, в которой она работала гувернанткой. Вероника ведь очень образованная, свободно владеет тремя языками, не считая ее родного — итальянского. Кстати, русскому языку, как она рассказывала, ее научил ребенок, у которого она была гувернанткой. Это русская семья, — старушка усмехнулась. — Все возвращается на круги своя. Теперь русские богатые семьи нанимают для детей французских, английских, итальянских гувернеров. Меня-то родители вывезли из России сразу после революции, грудным ребенком, и я ничего не знаю из той жизни. Но мама рассказывала, что в их семье у детей всегда были иностранные гувернеры.
Кристиан, неловко себя чувствуя, все же задал старосте храма бестактный, но по непонятным причинам терзавший его вопрос:
— Вероника пережила какое-то несчастье? И, видимо, совсем недавно?
— Да не так уж и недавно. Года четыре прошло… — охотно заговорила старушка. — Ну да… Два года она гувернанткой работала, около года здесь. Год в монастыре пробыла, сразу после смерти мужа. Его убили, расстреляли в упор у нее на глазах…
— А дети? — взволнованно спросил Кристиан.
— Сын взрослый остался. Но он от первого брака ее мужа. Своих детей у нее нет. Вот уж Господь не дал того, от чего она воистину вся расцветает. Она и в гувернантки-то пошла потому, что деток очень любит. И они к ней всей душой тянутся…
Старушка замолчала и начала пересчитывать свечи, а Кристиан, побродив по храму, снова вернулся к ней и спросил:
— А какой иконе я мог бы поставить свечку… за спасение ее души, чтобы ей легче стало?
Старушка проницательным цепким взглядом окинула Кристиана из-под очков и, неуловимо улыбнувшись, протянула ему толстую восковую свечу:
— Казанской Божией матери поставьте. Вероника ее особенно чтит. Можете молебен заказать.
Кристиан сделал все, как посоветовала старушка, и попросил ее передать Веронике орхидеи.
— Ох хорош букет, — причитала она, наливая воду в большую напольную вазу. — Как ей сказать, от кого цветы-то? В лицо вас знаю, а по имени, извините…
— Кристиан МакКинли. Она должна помнить. Вчера в храме были крестины моей дочери.
— Да, да, Марии, знаю, — закивала старушка. — Мне на всенощной Вероника говорила про нее и просила помолиться за рабу Божию Марию, принявшую крещение. Не волнуйтесь, все передам.
Кристиан вышел из храма и долго бродил по прилегающим к храму улочкам, думая о том, как каждодневно несет по ним свое неизбывное горе к Богу хрупкая женщина с припадающей нетвердой походкой, непосильной ношей уродливого горба и глазами, в которых боязливо прячется тлеющее безумие по утраченной любви…
Спустя несколько дней Кристиан увидел Веронику в церковном дворике. Вооруженная огромной, не по росту метлой, она сгребала в кучу облетевшие желто-красные листья, а на скамейке многоцветными всполохами осени горели на солнце два составленных ею букета.
— Почему не приводите Марию? — улыбнувшись в знак приветствия, спросила Вероника и, прислонив метлу к дереву, присела на краешек скамейки.
Кристиан улыбнулся в ответ и, отойдя чуть в сторону, заметил:
— Жаль, что я не художник… Запечатлел бы сейчас эту скамейку с багрово-желтыми листьями и вас посерединке, на самом краешке, точно опасающейся продвинуться глубже и сделаться неотъемлемой частью осеннего многоцветья.
