Массимо (ЛП) - Торн Оливия

Я слышала, как скрипели половицы под его тяжелыми шагами, когда он заходил в соседнюю комнату.

Я села на край кровати и стянула ботинки. Я бы с удовольствием приняла душ, но мыться ледяной водой я не собиралась, так что этот вариант отпадал.

Я забралась под ледяные простыни и лежала, пытаясь согреть постель.

Ничего не выходило.

Кроме холода, меня начала беспокоить теснота одежды.

Штаны для йоги и спортивный бюстгальтер были удобны, когда я двигалась, но сейчас казалось, что они меня стягивают… как будто они были сделаны из резинок и врезались в мою кожу.

Я любила спать с комфортом, а это было явно не то.

У меня был выбор: комфортно и холодно или некомфортно с небольшим количеством тепла.

Я выбрала комфорт и холод.

Я встала с кровати и быстро разделась до стрингов. Сняв спортивный бюстгальтер, я снова надела футболку, чтобы хоть как-то согреться, и забралась под одеяло.

Совершенно ледяное одеяло.

Я лежала в кровати и дрожала. Чтобы отвлечься, я думала о том, что произошло после ужина.

Больше всего я думала об извинениях Массимо за то, что он втянул меня в эту историю.

За всю мою жизнь никто никогда не просил у меня прощения.

Правило номер один в жизни Ноны гласило ― никогда ни за что не извиняйся.

А ее мафиози? Они тоже ни за что не извинялись передо мной.

Монахини в монастыре были еще хуже. Если что-то шло не так, то обвиняли в этом меня.

Больше никто в моей жизни никогда не извинялся.

Никто из моих друзей, никто из парней, с которыми я спала…

…но Массимо извинился.

Это подействовало на меня так, что я не могла объяснить.

Я…

Я чувствовала, что почти готова заплакать.

Возможно, дело было в бренди.

А может быть, в разговоре о том, как умерли мать и отец Массимо.

Я все еще слышала боль в его голосе.

Горе по отцу было вполне ожидаемым. В конце концов, прошел всего год? Может быть, меньше?

Но когда он говорил о своей матери, казалось, что она тоже умерла совсем недавно.

Он был таким грустным, когда говорил о ней, что мне еще больше захотелось плакать.

И когда он сказал мне, что ему жаль…

Это много значило для меня.

В памяти всплыло воспоминание ― единственный раз в моей жизни Нона попросила прощения.

Мне было шесть лет… сразу после того, как это случилось.

Помню, Нона взяла меня на руки и стала укачивать.

Ее голос был таким печальным…

Мне так жаль, моя милая девочка… Мне так жаль…

Я чувствовала, как по спирали погружаюсь во тьму и горе.

Я пыталась выкинуть все это из головы.

Но не смогла.

Я почувствовала первые признаки приближающейся панической атаки.

Я попыталась сосредоточиться на дыхании.

Но от этого становилось только хуже.

Я попыталась сконцентрироваться на окружающих звуках.

Но все, что я слышала, ― это скрип дерева и вздохи ветра за окном.

Я чувствовала себя такой одинокой…

И я не могла этого вынести.

Я скорее умру, чем останусь одна.

Я выскользнула из постели и пошла по коридору к комнате Массимо.

Я открыла дверь. Я не стала стучать, потому что не хотела, чтобы он прогнал меня.

― Массимо?

Лунный свет проникал в окно, и я видела и слышала, как он шевелится под одеялом, глядя на меня.

― Что? ― спросил он, явно раздраженный.

― Можно мне лечь с тобой в постель? ― спросила я, мой голос дрожал.

― Зачем? ― рявкнул он.

Мне не хотелось говорить ему настоящую причину, поэтому я сказала очевидное.

― Мне холодно.

Я чувствовала, как его глаза скользят по мне в лунном свете.

― Надень штаны, ― сказал он.

― В них неудобно спать.

― Тогда сходи в другую спальню и возьми дополнительное одеяло.

― Мне все равно будет холодно.

Он разозлился.

― Лучия…

― Послушай, мне просто… мне страшно, понимаешь? Я не хочу оставаться одна. ― Я сделала паузу. ― И я замерзла.

Он сердито вздохнул.

― Никакого дерьма, хорошо? Никакого флирта, никаких касаний, никаких прижиманий ко мне ― ничего этого. Поняла?

Сначала я сказала:

― Ладно, да, как скажешь…

Но эти слова задели меня за живое.

Я пыталась отвлечься от ужасных воспоминаний, от чувства тоскливого одиночества.

А он подумал, что все дело в нем. Потому что он ― красавчик.

Мой гнев на время пересилил страх и печаль.

― Знаешь, что? ― психанула я. ― Забудь об этом.

И повернулась, чтобы уйти.

― Лучия, ― прорычал он мрачным голосом.

Я остановилась, положив руку на дверную ручку.

Я никогда раньше не слышала, чтобы он говорил таким тоном.

Глубоким, злым… с чем-то еще более темным под слоями.

Это заставило мое сердце пропустить удар…

И не от испуга.

― …что… ― прошептала я.

― Ложись в эту чертову кровать.

На этот раз мое сердце не просто пропустило удар…

Оно заколотилось в моей груди.

Я медленно приблизилась и скользнула под одеяло.

Такое же холодное, как мое.

― Могу я… можно мне лечь рядом с тобой? ― спросила я.

― Нет. Оставайся на месте.

Я ничего не сказала…

Но по мере того, как холод проникал все глубже в мое тело, у меня начали стучать зубы. Без шуток.

― Ты делаешь это специально, ― прорычал он.

― Нет, ― ответила я, клацая зубами.

Затем мое тело начало дрожать.

Массимо застонал, потом сказал:

― Хорошо. ЛАДНО.

Я поспешно подвинулась под одеялом и прижалась к нему всем телом.

Он лежал спиной ко мне, и я прижалась к нему своей.

На нем снова были только боксеры, и моя задница и ноги прижимались к его голой коже.

И к его потрясающе идеальной заднице.

АААААААААААА.

Мои зубы перестали стучать, а тело ― дрожать.

― Ты действительно как печка, ― сказала я, когда все мое тело расслабилось, наконец, согревшись.

― Ммм, ― проворчал он.

Мы лежали так некоторое время… и я думала о том, что он сказал перед камином.

И мне снова захотелось плакать.

Я подумала о том, чтобы сказать ― спасибо за то, что ты извинился, но это было немного странно… вспоминать о том, что было час назад…

Поэтому я сделала следующее, что пришло мне в голову.

― Я… сожалею о твоем дяде. И твоей маме. И твоем отце.

Вышло немного неуклюже.

Наверное, этого следовало ожидать. Когда я сказала, что никто никогда не извинялся передо мной, это также значило, что я тоже никогда ни перед кем не извинялась.

Наверное, я все-таки не извинялась, а просто сочувствовала.

Несколько секунд он лежал молча.

Потом ответил:

― …спасибо. И, как я уже сказал, мне жаль, что я втянул тебя во все это.

― Все в порядке, ― сказала я и тут же поняла, что это не совсем так. ― То есть, конечно, не все в порядке ― это отстой ― но это не твоя вина. То есть, ты виноват, но… ты не хотел.

Это прозвучало не так, как мне хотелось бы.

В его ответе был слышен сарказм.

― Спасибо за понимание.

По мере того как согревалась, я стала замечать великолепную выпуклость его задницы, прижатой к моему телу.

Затем я стала представлять, как он размахивает топором.

Его мышцы рук напрягаются…

Его грудь вздымается…

Мышцы спины пульсируют…

И я подумала о большой, твердой, массивной выпуклости на его бедре под джинсами.

О, Боже…

Я попыталась отвлечься разговором.

― Как ты думаешь, что произойдет?

Его голос звучал озадаченно. ― Что ты имеешь в виду?

― Я имею в виду… как ты думаешь, твой дядя ищет тебя? Нас?

― Я не знаю. Но мы не можем рисковать.

― А что будет с моей бабушкой?

― Я собираюсь вернуть тебя к ней домой в целости и сохранности.

Я нахмурилась.

― Но… что-то должно происходить. Иначе сейчас ты отвез бы меня к ней, а не прятал в лесу.

― Ты видела наемников в той лодке, которая преследовала нас.