Солнце мое (СИ) - Войлошников Владимир

Гудок. Гудок. Гудок. Давай!!!

— А-алё! — голос отца был весёлым.

— Папа!!! — грохнуло уже ближе ко мне, зазвенело стекло. Господи, а в этой-то комнате решётки есть??? Судя по матам, есть!

— Доча, — тон сменился на подозрительный, — ты что там, ремонт затеяла?

Я поняла, что окна в подсобку уже разбиты, и сейчас эти уроды высматривают, где я — и зашептала:

— Пап, меня сейчас убьют!

— Ты где⁈

— Аптека в кирпичном доме рядом с нами, помнишь?

— Не выход…

Звук пропал. Совсем. Провод отрезали, суки.

Я забилась поглубже в угол.

За окнами ругались и бормотали. Судя по голосам, четверо. Спорили, сразу жечь или сбегать за болгаркой. По очереди орали мне и угрожали. Я сидела как мышка, подозревая, что как только дёрнусь к двери… Дальше думать не хотелось.

На стене висели круглые белые часы, и минутная стрелка медленно-медленно ползла от цифры два к цифре три.

Сердце тяжело колотилось прямо в горле.

Приедет папа? Успеет?

Между тем в соседнем помещении что-то грохнуло и разбилось. А потом запахло горелым. Подожгли! Среди бела дня!

Никого не стесняются, твари.

Господи, хоть бы он успел…

Сгореть было страшно.

А ещё страшно угореть. В этой комнатушке, правда, практически вся мебель была железная, на полу кафель. Рамы если только… Но сквозь дыры в двери начал просачиваться неприятно-сизый дым.

Говорят, лицо надо мокрой тряпкой замотать.

Напротив меня, в углу, была раковина. Но это означало выбраться из своего стального уголка и подставиться под пули. Да и дым пока больше по верху.

Восемь минут второго.

Продержусь?

Я закрыла подолом юбки лицо.

С заднего входа завыла болгарка.

Что-то стучало.

Зубы.

Зубы мои стучат.

Папочка, успей, пожалуйста…

Сколько минут надо, чтобы стальную дверь выпилить?

Он успел быстрее.

Я не видела. По звуку поняла, что подлетели несколько машин, остановились со свистом, сразу стало шумно, причём со всех сторон.

Кто только не орал.

Грохотало.

Я сидела, как пришитая. Не хватало ещё в последний момент пулю выхватить.

Потом завыла сирена. Жильцы пожарную вызвали!

И всё-таки ментов. Вон, ещё одна воет, по-другому.

Пожарка подлетела раньше. Сквозь расхлёстанные окна начала извергаться Ниагара. Я встала, плохо понимая, что происходит, оглядываясь на потоки воды и пены, струящиеся вокруг моих ног.

Гулко грохнула железная дверь заднего хода, по коридору затопали шаги.

— Доча?!!

— Папа, я тут!!! — вот теперь я побежала.

Такого бешеного лица я у него никогда не видела. Ой, как я ревела, товарищи…

— Э! Мужики! Дверь откройте! — в окно заглядывал пожарный.

Вокруг ходили какие-то люди, и осколки стёкол противно скрипели у них под подошвами. Воняло горелым. Блин, холодно-то как. Всегда со мной так, когда отходняк от нервов начинается — трясёт и морозит, как будто в летнем на минус сорок вышел. Я стояла у дверей аптеки и клацала зубами. Потому что хмурый милиционер хотел со мной поговорить. Пока что, по причине моей полной несостоятельности, с ним разговаривал папа. Через какое-то время я осознала, что на мне чей-то здоровенный малиновый пиджак. В руки сунули маленькую квадратную бутылочку:

— Глотни.

Странное что-то. Ни на один напиток не похоже.

И тут пищевод обожгло и из глаз моих брызнули слёзы.

— Ч… Чт… кха… то это?

— Вискарь, — ответили мне сзади.

Но смотрела я в другую сторону. Не могла не смотреть.

На газоне лежал тот урод в изумрудном спортивном костюме. Да, модная «жатка» совершенно вырвиглазного цвета.

А чё он там лёг, интересно? Спустя долгую минуту я поняла, что лежит он по причине полного расставания с жизнью, и меня резко замутило.

Я согнулась, стараясь дышать через рот. Не хватало ещё принародно проблеваться. А народу собралась здоровенная толпа.

Я выпрямилась и посмотрела на бутылку в своей руке. «Jack Daniel’s»

Как это правильно читается — ума не приложу.

Если по-немецки, а в школе я учила Дойч, получалось «Як Даниэльс», но я подозревала, что истина где-то в стороне. В стоящем напротив быкообразном мужике по сломанным ушам угадывался борец. Сунула ему бутылку:

— Спасибо.

— Ну, ты как?

— Не знаю. Можно, я ещё немножко в вашем пиджаке похожу? А то что-то холодно.

— Да без проблем.

Ну да. Чёрная рубаха с золотой цепью в два пальца толщиной тоже смотрится неплохо.

Мужик придвинулся поближе:

— Ты — случайный свидетель, поняла? Испугалась стрельбы и спряталась в аптеке. Ничего не видела. Ничего не знаешь.

— А как же…

— Тебе проблемы нужны? — он прикрыл меня от мента широкой как шкаф спиной и сам же ответил: — Нет. И Иванычу не нужны. Так что ты никого из них не знаешь.

— А я и не знаю! Видела этого около садика…

— А вот это — лишняя информация. Просто: никого не знаю, шла, испугалась, спряталась в аптеке. Поняла?

Я кивнула:

— Да.

— Молодец. Повторить сможешь?

— Да.

Мужик придержал меня пальцем за плечо:

— Всё. Никуда не ходи. Тут стой… Иваныч! Доча хочет показания дать.

Отец и милиционер подошли поближе. Капитан чего-то там устало представился.

— Ну, в целом, ситуация ясна. Я правильно понимаю, ни с кем из людей, участвовавших в перестрелке, вы не знакомы?

Я помотала головой:

— Не знакома.

— А здесь вы как оказались?

Отец и большой дядя с вискарём напряглись.

— Я просто шла. А они как начали стрелять! Я испугалась и забежала.

— А дверь кто закрыл?

— Я закрыла. Очень страшно было, — зубы у меня снова застучали.

Мент что-то записывал.

— М-гм. А провизор?

— Она убежала сразу. Я тоже хотела в ту дверь выскочить, а там уже тоже стреляют.

— И вы решили закрыться, чтобы себя обезопасить?

— Ну да.

— И дальше находились внутри до приезда пожарной команды?

— Да.

— М-гм, — мент повернул ко мне планшетку, — Вот здесь распишитесь, что с ваших слов написано верно.

— Одну минуту! — папа остановил мою руку и внимательно перечитал запись, кивнул:

— Подписывай.

Я ЖИВА

Менты пошли в аптеку, а меня отец усадил в машину. Сами они — папа и здоровый мужик — стояли около открытой дверцы.

— Кроме испуга какие проблемы? — отец смотрел прищурясь.

Я поняла, что не просто трясусь, а тихонько, неостановимо реву.

— Пап, они же меня специально караулили… Я этого… в зелёном… около садика заметила. Он посмотрел ещё так… — я шмыгнула носом и полезла за платком, высморкалась. Стало немного легче. — Он меня ждал… И там с ним ещё были… Пап, а если они снова придут? А у меня даже двери нормальной нет⁈ — я чуть не сорвалась на истерику.

— Ты — тихо, не ори, — дядя с коньяком наклонился чуть ближе ко мне. — Не придут. Ради АлексанИваныча — порешаем.

Они с отцом переглянулись, и за их спинами я вдруг заметила ещё один джип, большой, чёрный, квадратный и совершенно глухо тонированный. И рядом с ним ещё троих скучающих товарищей. Отчего-то очень не хотелось думать, что у них в багажнике.

Внутри шевельнулась жалость, и я чуть не начала просить, чтобы этих, сколько их там было, отпустили. А потом представила, как они приходят к нам домой — ночью, выламывают дверь. Или подкарауливают в подъезде… От этих мыслей стало так жутко, что я снова заклацала зубами.

Мужики посмотрели на это дело, и папа повёз меня домой, по дороге провёл инструктаж, велел запереться и открывать только своим, и к глазку прямо не подходить. Я, конечно, не думала, что меня прямо сегодня через глазок расстреливать возьмутся. Да и смысл напрягаться — дверь проще прострелить… Но страх накатил с новой силой.

Дома папа велел мне выпить валерьянки — и только тут я поняла, что всё ещё в этом безразмерном пиджаке.

— Ой, пап!