Сисела Линдблум - Охотница
Жанетт есть над чем поразмыслить, поэтому неудивительно, что, очутившись на улице, она старается вспомнить, когда в последний раз пользовалась этой помадой.
* * *Девушка стоит перед зеркалом. Стоит, всматриваясь в себя, уверенная, что сможет разглядеть и то, что внутри ее. Решилась же она когда-то несколько раз сунуть ногу в глубокое озеро.
…Вода в озере темная, блестит, страшно даже подумать, что тут люди плавают. Мало ли кто вынырнет и утащит с собой на дно?.. Нога леденеет, как же больно, холод пробирается все глубже, маленькая девочка плачет от боли горючими слезами.
Зато потом она так гордилась своей невероятной смелостью…
И вот теперь она, взрослая, стоит перед зеркалом. А там, в зазеркалье, ей видятся разные женщины.
Брюнетки, блондинки. У одной блондинки такие хорошенькие кнопочки на куртке, так аккуратно застегнуты, что девушке тут же захотелось выдрать их с мясом, чтобы болтались потом клочья ткани и нитки. Женщины эти всене такие, как она сама, уверена девушка, и все же не сомневается, что сумела увидеть их в правильном ракурсе. Увидеть пустоту их обыденной жизни и как они, где-то там, в зазеркалье, идут под жаркими лучами где-нибудь в южноевропейском городе. Идут все как одна на рынок за покупками.
Девушка мечтает быть такой же, как они.
Она тоже хочет покупать фрукты на базаре, складывать в корзинку крупные апельсины и нести потом домой. Хочет покупать спелые помидорчики, нарезать их хорошо наточенным кухонным ножом, поливать растительным маслом и уксусом.
Девушка мечтает, что и она однажды, как ей рассказывали, протянет апельсин попутчику, сидящему в купе поезда, и аромат крупного апельсина наполнит весь вагон, весь поезд, и больше никогда не будет тусклых мгновений безмолвного одиночества, пахнущего пылью, только пылью.
Те давние блестящие темные озера, глубокие, как адская бездна, доводившие студеным холодом до горючих слез. Но это был еще не ад, по-настоящему адские страдания таят в себе огромные сухие поля, никогда не орошаемые слезами. Там можно ходить и ходить по одному и тому же кругу. И ноги уже все белые от пыли, и затылок чуть ли не плавится от солнца, и ты уже не в состоянии видеть и слышать, все чувства притупляются и мысли тоже. Сухие, потрескавшиеся губы, жажда и тяжесть в затылкеот пекла. Это все, чем могут запомниться скитания по знойным полям, по бесконечному кругу.
Когда уже ни слез, ни желания. А ведь желание пьянит, а ведь слезы приносят облегчение…
Женщина, которая шла той нескончаемой дорогой, в один прекрасный день внезапно остановилась и посмотрела на солнце.
“Я ходила по одной и той же улице тридцать лет. А зачем?”
Вообще-то она знала зачем. Запах апельсина никогда не был таким уж сильным, но он манил, дарил надежду на перемены. Однако слишком много времени прошло с тех пор, она встретила в поезде недотепу, попытавшегося лихо забросить сумку на багажную полку, он проделал это так неуклюже, что сразу стало ясно: он из тех, кому всегда нужна помощь, ему, а не ей. Давно все это было… И однажды она вдруг оказалась одна, там, на нещадном солнце. И теперь, когда волосы поседели, а лоб постоянно в испарине, она часто раздумывает над тем, над чем уже поздно раздумывать, она зашла слишком далеко, протоптав среди песков нахоженную тропинку.
“Я, вероятно, шла не туда?”
Ничего удивительного в том, что такая мысль возникла, но это очень опасная мысль. Душа человека подобна старому темному чулану, где подолгу хранятся забытые вещи, и, как только начинаешь в них копаться, от них несет затхлостью.
Потому женщина и решилась со всем этим расстаться. Собравшись с духом, она вышвырнула былое, которое так долго носила в себе, вытолкнула его словно ядро из пушки, и былое повисло в жарком воздухе подобно прекрасной звезде, ее собственному солнцу, чтобы было на что любоваться.
“Как красиво, – сказала себе женщина, – на дальнем расстоянии все засверкало и засияло. Я теперь смогу увидеть будущее”.
* * *Сеньора не верит, что моя бабушка была счастлива, думает Тереза Андерссон.
Это странное совпадение или, может быть, на самом деле закономерность? Как только один человек впервые в чем-то усомнится, другой неизбежно в это уверует, и его уже сложно будет разубедить. Как только кого-то меньше терзает неотвязная прежде идея, эту идею подхватывает кто-то еще. Вероятно, только таким образом сохраняется равновесие в мире идей. И что мы видим? Пока Тереза в прострации сидит на полу, вспоминая о своей бабушке и прислушиваясь к нашептываниям Сеньоры, которые заставляют ее многое переосмыслить, Жанетт стоит на улице, в полной уверенности, что Тереза, шлюха поганая, гадать умеет и та сумасшедшая тетка, которая верхом сидела на подоконнике в Бредэнге, тоже умела гадать.
Однако это еще не все. В самолете, совершающем рейс в Копенгаген, сидит, утопая в мягком синем кресле, Юнас. И теперь, когда Тереза больше думает о других, чем о нем, Юнас, овеваемый холодком кондиционера, впервые готов всерьез подумать о Терезе.
Только сам он пока этого не осознает. Под шум самолетных двигателей он делает пометки в своем ежедневнике: Человек, с которым надо связаться на фирме? Заказать помещение, гостиницу, билет на следующий семинар, САМОМУ! Позвонить Микке, РАЗОБРАТЬСЯ В ЭТОМ!
Записи, всего три строчки, а сколько за ними кроется мороки! Юнас вздыхает, вытаскивая пачку документов, их надо обязательно сегодня же просмотреть. Одна из стюардесс ничего, хорошенькая, с длинными темными, вьющимися волосами, немного похожа на Терезу, но только со спины, и вдруг перед глазами Юнаса возникает лицо Терезы, такое, каким оно было тогда, когда она уходила из “Шератона”.
Мысль о Терезе утешает его словно легкий шелест. Она хотела встретиться со мной опять, но не так. И ведь не злилась, не кричала на меня, с ней было легко, будто с маленьким черным котенком, я бы мог носить ее на руках словно этого котенка, о таком же давно мечтает Йенни. Почему люди настолько жестоки друг к другу, почему они вечно что-то требуют друг от друга, зачем все так нагнетать, легче надо, нежнее…
Снова становится грустно. Вдруг вспомнилось: Жанетт пьяна, весела. Или только пьяна и прикидывается, что ей весело. Года два тому назад на телевидении отмечали какой-то праздник, потом они долго шли пешком до станции метро, но не ближайшей, они шли, не торопясь, дышали воздухом.
