Карен ван дер Зее - Остров моих сновидений
— Сэм, старина! — заметил его Джемс. — Я и не знал, что ты вернулся!
— Привет тебе, Джемс! — ответил Сэм.
— Холодное шампанское, красивая женщина — что еще может пожелать человек?
— Миллион долларов, — заметил кто-то.
Миссис Харрисон, мать Ника, принесла Сэму извинения от имени всего общества: не возражает ли он, если они устроят здесь вечеринку в честь его жены; разумеется, они непременно посвятили бы его в свои планы, если бы знали, что он дома и может принять участие. Сэм проявил галантность, как всегда: он очень рад, пусть все чувствуют себя как дома. Тогда веселье переместилось в гостиную.
Пели, ели торт, преподносили Ким подарки, произносили речи и поднимали тосты, немало смущавшие Ким: какой она замечательный человек, какая честь для них быть ее друзьями; желали ей долгой счастливой жизни, удачи, множество детей и вечной молодости. Играла музыка, зажигательная и страстная, все танцевали. В общем, время прошло незаметно.
Сэм вел себя безупречно — как радушный хозяин и любящий, заботливый, муж. Он поддерживал беседу, охотно веселился и если не танцевал с Ким, то не сводил с нее глаз. А она каждую секунду ощущала его присутствие, его взгляд; танцевала, болтала и смеялась с друзьями, восхищалась подарками. Все они выбраны с душой и чувством юмора: большой деревянный Будда, красочный цветастый саронг (ее тут же заставили примерить его — Ким завернулась в шуршащую ткань поверх платья), серебряные сережки, изображающие мифическое животное, и прочие приятные безделушки — такие хранят до конца жизни.
Наконец гости разошлись; дом, только что наполненный гамом и смехом, погрузился в тишину. Ким глубоко вздохнула и рассмеялась, счастливая оттого, как мило прошел вечер.
— Я и не знала, что они на такое способны, Сэм.
Ей дали почувствовать себя любимой и нужной — что может быть лучше? Сэм улыбнулся в ответ.
— Именно поэтому такие вечеринки зовутся «сюрпризами». Все прошло очень здорово, Ким.
Виновница торжества оглядела гостиную: слава богу, ущерба никакого не нанесено, даже во время танцев. Лампы и бокалы целы, крошек на полу нет, мебель шампанским не залита.
— У тебя талант заводить друзей, Ким.
— Люди, знаешь ли, есть повсюду, — улыбнулась она. — Это несложно.
Сэм ничего на это не ответил, просто смотрел на нее и улыбался, и в глазах его было странное выражение, заставляющее ее нервничать.
— О чем ты думаешь? — спросила она.
— О том, что ты красивая, разрумянилась, счастливая. О том, что ты — необычная женщина и легко понять, почему тебя любят.
Сердце ее восторженно забилось: протянуть руку и дотронуться до него, поцеловать, увести в спальню и любить… Сказать ему, как она любит его… Но страх, живущий где-то глубоко в подсознании, сдерживает ее. Чего же она боится?..
Сэм обнял ее, поцеловал, прошептал:
— Пойдем, Ким! Пойдем в постель…
За этим вечером последовала чудесная неделя. Ким проводила дни, работая над осуществлением своих давнишних планов, посещала художественную школу и завершала приготовления к вечеринке для Сэма. Приятно, радостно жить в доме, который буквально создала своими руками, заниматься домашним хозяйством и делить ложе с Сэмом.
Ким старалась не обращать внимания на редкие неприятные моменты, когда Сэм уставал так, что не разговаривал с ней; а она постоянно беспокоилась, что скрывается за его молчанием. Он был заботлив и ласков и вел себя так, словно Ким для него — единственная женщина на планете. На руках уносил ее в спальню, они нежно любили друг друга. Ким и помыслить не могла о том, чтобы устать от него или посмотреть на другого мужчину. Работа ее почти закончена, но о возвращении в Нью-Йорк не хочется и думать — нет-нет, остаться здесь, с ним.
Сэм смотрел, как Ким ставит в большую вазу ветки пурпурной бугенвиллеи. Из подвязанных алой лентой волос, как всегда, выбился непослушный локон… и лег на щеку, взвиваясь при каждом движении. Она счастливо мурлычет себе под нос какую-то песенку… Сердце Сэма болезненно сжалось.
Она живет в сказке, в полном неведении, что конец их ожидает совсем не счастливый. Как может она этого не знать, не видеть?.. А он позволяет ей наслаждаться иллюзиями, эгоист.
Жизнь они вели довольно активную, и Ким наслаждалась ею. Однажды, вернувшись с веселой вечеринки в доме у Майи, она почувствовала себя особенно счастливой и совсем не усталой; поставив диск с музыкой Штрауса, Ким стала вальсировать.
— Сэм, потанцуй со мной! — позвала она его. Он прошел через комнату, но, вместо того чтобы присоединиться к ней, поднял ее на руки и вынес из комнаты.
— Сэм! — запротестовала она, смеясь и притворяясь, что сопротивляется.
Он принес ее в спальню, поставил на ноги, не говоря ни слова, поцеловал, одновременно начиная раздевать — быстро, без ласк. Его собственная одежда последовала за ее, и на полу образовалась небольшая горка. В нем чувствовалась странная поспешность, страсть, граничащая с отчаянием, когда он начал любить ее. Ким, как обычно, ответила мгновенно и растворилась в чувственном наслаждении. Она проводила руками по его волосам, ласкала его спину, чувствуя напряжение мускулов. Он уткнулся лицом ей в грудь и тихо застонал, шепча что-то неразборчивое, знакомое…
— Я не слышу, что ты говоришь, — прошептала она. — Что ты хочешь сказать?
Он поднял голову и посмотрел на нее затуманенными любовью глазами.
— Ты такая нежная, мягкая, теплая… — Сэм коснулся губами ее груди, взял в рот сосок, обвел языком.
Острое удовольствие пронзило ее, вымывая из головы остатки сознания. Все тело горело, переполненное радостью близости, желанием соединиться с ним, раствориться в общем движении…
Отдаваясь ему, Ким обнаружила в себе тот же мрачный, жадный огонь, что пожирал и его, и почувствовала облегчение лишь в яростном взрыве, который оставил их обоих бездыханными, опустошенными. Она начала засыпать, положив голову ему на грудь и чувствуя, как он сжимает ее в объятиях, словно боится, что она покинет его посреди ночи.
На следующее утро, проснувшись, Ким вновь встретила его глаза — не спит, смотрит на нее. Прежде чем он улыбнулся, она успела увидеть грусть в его глазах.
— Сэм! — прошептала она.
— Что? — Он легко коснулся ее губ.
— Что-то случилось? Пожалуйста, скажи мне.
Он лег на спину и уставился в потолок.
— Я чувствую себя худшим человеком на свете, — произнес он так серьезно, что Ким не засмеялась.
— Почему?
— Потому что я хочу, чтобы ты осталась здесь, со мной, а не уезжала назад, в Ньо-Йорк.
— А мне и не надо уезжать, Сэм.
