Мариус Габриэль - Маска времени
– О Господи, – прошептал он, вспомнив все. Растирая виски, Дэвид с трудом выбрался из постели.
Оставалось последнее – попробовать вернуть, пробудить вновь чувства жены. Эвелин не была такой чувственной женщиной, как Моника. Но в одном Дэвид был абсолютно уверен: ни одна женщина не может устоять перед его страстными ласками.
Подойдя к зеркалу, он взревел от отчаяния, увидев себя. Понадобилось минут десять, чтобы побриться. Он зачесал волосы у висков, прижег лосьоном порезы, надел халат и отправился в спальню к Эвелин. Дэвид вошел к жене без стука.
– Дорогая…
Эвелин, судя по всему, только что встала с постели и стояла у зеркала голая. Нагота жены поразила Дэвида: пожалуй, он уже несколько лет не видел Эвелин без платья и ночной рубашки.
– Прости. Я думал, что ты уже одета.
В зеркале он увидел ее холодный взгляд.
– Что случилось?
– То, о чем мы говорили прошлой ночью, это невозможно.
– Наоборот. Очень даже возможно.
Дэвид облизнул пересохшие губы. Тело Эвелин было великолепным, ладно сложенным. Он не сразу заметил, что не может оторвать взгляд от зеркала, в котором отчетливо был виден маленький, как у девочки, черный треугольник между ног.
– О, дорогая. Я знаю, я был плохим мальчиком и все такое. Но давай забудем. Ведь самое главное…
– Самое главное – что?
– Самое главное то, – Дэвид будто слегка протрезвел, – что эта затея может помешать моей карьере.
– Твоя карьера меня уже больше не интересует. Дэвид почти задохнулся от гнева.
– Ну тогда это повредит нашей жизни. Нашему браку. Это тебя еще заботит, я надеюсь?
Эвелин молча развернулась и подошла к шкафу, сводя Дэвида с ума каждым своим элегантным движением.
– Эвелин, ради Бога. Это не шутка.
– Совершенно верно. Поэтому я и прошу тебя принять все как уже свершившийся факт.
– Глупость какая!
– Пойди вон и переоденься хотя бы.
Сказав это, Эвелин начала одеваться, застегивая бюстгальтер. Ее маленькие груди всегда напоминали Дэвиду какой-то неспелый фрукт, и они никогда особенно не возбуждали его, но сейчас он вдруг страстно захотел Эвелин.
– Подожди одеваться, – выдавил он из себя.
– Почему это?
Тогда Дэвид подошел к жене и обнял ее за плечи:
– Я хочу тебя.
– Да ты шутник, – холодно сказала Эвелин и сбросила руки мужа с плеч. – Ты что, действительно решил, что я сейчас покорно лягу перед тобой?
– Эвелин.
– Ты что, решил, что ночной разговор – просто игра?
– Нет, но…
– Ты хоть знаешь, что такое боль? Впрочем, о чем я говорю – сострадание тебе не свойственно, поэтому незачем говорить тебе об этом. В конце концов, у меня есть гордость, ты все-таки должен был догадываться.
Дэвид начал было возражать, но Эвелин тут же прервала его.
– В течение двенадцати лет я утешалась тем, что верила: у тебя хватит ума, и ты не опустишься до пошлости. Но надежда оказалась напрасной, как, впрочем, и все надежды, связанные с тобой. Никогда в жизни я не испытывала еще такого унижения, но это – последняя капля. Отныне даже не прикасайся ко мне. Пойди вон, и оденься. У меня назначена встреча с адвокатом в половине одиннадцатого.
У Дэвида пересохло в горле от волнения.
– А адвокат зачем?
– Чтобы все уладить с девочкой. Я не хочу терять времени. В школах сейчас заканчивается первое полугодие. – С этими словами Эвелин направилась в ванную, плотно закрыв за собой дверь.
Дэвид рухнул на бывшее супружеское ложе, обхватил голову руками и почувствовал, что его душат слезы.
СОВЕТСКИЙ СОЮЗ
Если бы Джозеф пошел сейчас другим путем – в лес, то он встретил бы смерть уже на следующее утро. Поэтому оставался один шанс – возвращаться назад, в лагерь. Но страх перед этим местом был так силен, что он из последних сил заставлял вконец измученное тело подчиняться себе.
Он брел медленно назад по пути, по которому их провели охранники. Кажется, с того момента прошла целая вечность. Но Джозеф двигался не по самой тропинке, а, на всякий случай, рядом – по сугробам, цепляясь за стволы деревьев, замирая при каждом шорохе, при каждом звуке. Но лес, слава Богу, хранил мертвую тишину. Наверное, расстрелы прекратились. А может быть, уже некого было убивать. Ведь лагерь оказался не таким уж и большим.
Черные стволы деревьев на белоснежном фоне напоминали японскую живопись. Сквозь деревья Джозеф увидел лагерь – он был сейчас в четверти мили от него, внизу. Желтые прожекторы горели на вышках паучьего вида вдоль всей проволочной ограды. Но в самих бараках не было ни света, ни движения. Желтый бульдозер застрял у самых ворот, а его ковш уперся в колючую проволоку.
Хрущевская амнистия наконец-то добралась и до этих мест. Лагерь ликвидировали.
И вот Джозеф на свободе – израненный, истерзанный, но живой.
Кажется, впервые за последнее время он смог осознать это.
Джозеф поднял голову и посмотрел в небо. В груди будто что-то надорвалось, и он издал звук, похожий то ли на плач, то ли на вопль. Этот слабый звук воспарил над верхушками елей и улетел вместе с ветром. Все-таки живой.
Рядом с лагерем находилась деревня. Ему следовало бы обойти эту деревню стороной, сделав круг, но тогда он обязательно погибнет. Деревня – единственный и последний шанс на спасение.
Огромным усилием воли он заставлял себя идти, не обращая внимания на боль, усталость и потерю крови. «Ты не должен… не должен умереть», – повторял Джозеф сам себе при каждом шаге.
Джозеф не знал, насколько серьезно изуродовала его пулеметная очередь: пальцы окоченели и поэтому нельзя даже было ощупать лицо, вероятно, очень обмороженное.
Споткнувшись о ветку, он полетел в сугроб, и снег непреодолимой тяжестью лег на плечи и ноги. Холод парализовал тело.
И тут он услышал свое имя, произнесенное по-русски женским голосом. Джозеф попытался поднять голову и посмотреть: кто же это. Сквозь сугроб прямо к нему пробиралась женщина. Она раскинула руки, чтобы удержать равновесие.
Сначала Джозеф не узнал ее, но когда она была совсем рядом и он увидел раскрасневшиеся щеки, то понял, что это Таня: она каждый день приходила из деревни и работала в лагерном лазарете, где Джозеф отвечал за распределение лекарств. Таня схватил Джозефа за руки и попыталась вытащить из сугроба.
– Вставайте! Вставайте! – не переставая кричала она. Ей удалось поставить Джозефа на ноги, и, обняв его обеими руками, она посмотрела в лицо зэка маленькими глазками. Взяв горсть снега, Таня начала оттирать кровь.
– Таня, – повторял он бессмысленно. – Таня. Пожалуйста. Помоги мне.
– А зачем же я здесь? – сказала она и, поудобнее обхватив Джозефа, двинулась с ним вперед. Она была как морская львица – плотная и сильная.
