Светлана Демидова - Игрушечное сердце
На следующий день все потекло обычным чередом. За завтраком мать с сыном не поминали вчерашнее и, казалось, могли бы забыть вообще, если бы мальчик не сидел на стуле несколько боком. По этой причине женщина чувствовала себя не в своей тарелке и, чтобы как-то загладить вину, сказала:
– А сегодня мы с тобой пойдем в парк, кататься на каруселях. Мы же давно собирались, помнишь?
– Нет, – только и сказал Вика, уткнувшись в тарелку с кукурузными хлопьями, залитыми молоком.
Женщина подумала, что он не хочет, потому что на каруселях ему тоже будет больно сидеть, и решила предложить другое.
– Тогда можем поехать в Петродворец, посмотреть на фонтаны.
– Нет, – опять сказал мальчик.
Мать отложила нож, которым намазывала масло на хлеб для сына, и строго спросила:
– В чем дело?
– Я пойду… гулять… сам… – с некоторыми заминками, но довольно твердо ответил Вика.
– Куда?! – с ужасом спросила она, хотя уже точно знала ответ, который и не замедлил последовать:
– Во двор.
– Зачем?!!
Сын не ответил. Было полное впечатление того, что он в свои шесть лет уже четко понимает: незачем отвечать на вопрос, ответ на который и так ясен.
Женщина закусила губу и подумала, что зря вчера вечером, после того как уложила сына, в припадке самобичевания не без труда изрезала ножом для хлеба тот самый ремень. Похоже, он мог бы еще пригодиться. Возможно, не раз. Возможно, придется купить новый. Все возможно. Да. Но она так просто не сдастся. Еще не хватало, чтобы ею помыкал собственный шестилетний сын!
С того самого момента потянулась бесконечная, изнурительная война матери с сыном. Он хотел гулять во дворе, и больше ничего. Она не пускала. Пыталась запирать дверь, но он так барабанил в нее кулаками и орал «пусти», что она стыдилась соседей и дверь открывала. И Вика шел гулять во двор, где задерживался все дольше и дольше. Грязным приходил не всегда. Но очень скоро отказался носить все, кроме темных шорт и полосатой маечки, то есть спортивной формы, в которой обычно делал утреннюю гимнастику под ее собственным руководством. Надо сказать, что и гимнастику эту он делать перестал. А еще в один, далеко не прекрасный, момент вкривь и вкось и довольно коротко остриг свои красивые густые кудри. Матери пришлось вести его в парикмахерскую, где Вике впервые в жизни сделали мужскую стрижку. Женщина с душевной болью смотрела на коротко стриженную головку сына, на обнажившуюся тонкую детскую шейку и удивлялась силе воли, которая вдруг проснулась в таком еще маленьком мальчике. Она утешала себя тем, что осенью Вике идти в первый класс, а в школе все равно не позволили бы носить длинные волосы. Так что, возможно, и хорошо, что все метаморфозы по превращению бесполого малыша в мальчика произошли именно летом.
А потом пропала Марта. Чтобы добиться у сына признания, куда делась кукла, женщине пришлось пойти в магазин и купить уже настоящий широкий мужской ремень. Когда она показала его сыну, он, не дрогнув, твердо сказал:
– Тогда я убегу.
– Куда? – саркастически спросила она.
Вика не ответил. Она поняла, что он действительно может убежать куда угодно, а потому пошла на попятный, но так, чтобы он об этом не догадался.
– Даю тебе сроку три дня, – сказала она. – Чтобы на четвертый Марта была здесь, или ты… не успеешь убежать…
Она сама не знала, зачем это сказала. Конечно же, она не станет пороть сына до полусмерти за куклу, даже и дорогую. Но как-то ведь нужно проявить твердость. И она ее проявила.
Никому не известно, что случилось бы на четвертый день, если бы уже на второй Марту с извинениями не принесли соседи по дому.
Следующим камнем преткновения стало имя. Вика категорическим тоном потребовал, чтобы она перестала называть его «по-девчонски».
– И как же ты хочешь, чтобы я тебя звала? – спросила она, в полной уверенности, что он скажет: Витей.
– Виктором, – ответил сын.
– По– ьше, тем больше новоявленный Виктор выходил из повиновения. Когда он стал учиться в школе, мать утратила всякую возможность как-то влиять на его поступки. При этом он не делал ничего ужасающего, за что его можно было бы, скажем, поставить на учет в детской комнате милиции. Женщине очень хотелось, чтобы хотя бы закон мог урезонить ее зарвавшегося сына, который ею пренебрег, растоптал материнскую любовь и продолжает припеваючи существовать на те ее деньги, что она добывает нечеловеческим трудом, горбатясь и портя глаза за швейной машинкой.
В общем и целом Виктор многого не требовал, обходился малым и даже учился неплохо, но простить его мать не могла. Более того, чем дальше, тем больше она его ненавидела. Именно в нем, как ей теперь казалось, была причина ее несчастного существования. Она принесла в жертву ему всю себя, не вышла второй раз замуж, а он не только не оценил этого, но еще и вел себя с ней неуважительно, по-хамски, а потому – преступно. А она, вывернувшаяся для него наизнанку, теперь вообще никому не нужна. Ей даже совершенно явственно виделись образы мужчин, которым она якобы отказала из-за маленького сына. Никто и никогда не добивался ее руки второй раз, но женщина плюнула бы в лицо каждому, кто посмел бы ей эдакое сказать. У нее давно не было подруг, потому что ни одна из них не смогла одобрить того, что она превратила мальчика в девочку и наслаждалась этим. Женщина без сожаления рассталась со всеми подругами, поскольку тогда ей было вполне достаточно общения с маленьким темнокудрым и послушным Викой. Теперь она осталась в полном одиночестве и полностью уверила себя в том, что это произошло исключительно по вине сына. Она должна была ему отомстить. И она отомстила.
В подвальчике их дома находился небольшой винно-водочный магазин. Жильцы его ненавидели самым лютым образом, потому что там вечно кучковались подозрительные личности самого непрезентабельного вида. Эти же самые личности, употребив по назначению купленный в подвальчике товар, тут же шли удовлетворять следующую нужду прямо в подъезды дома. Возмущенные жильцы писали во все инстанции, которые отвечали, что если станут караулить у подъездов всех питерских алкашей, то у них не останется времени для других, более важных, дел. А магазин как был открыт со дня сдачи дома в эксплуатацию, так и будет в нем находиться ровно столько, сколько будет стоять дом, поскольку посещают его не только асоциальные элементы, но и вполне приличные граждане и даже сами жильцы в дни общенародных и личных праздников.
