Вирджиния Эндрюс - Свет в ночи
– Да, – шепнула я. Его пальцы скользнули по краю выреза и нащупали ложбинку между грудями. Дыхание Луи участилось. Его ладони обняли мои груди, пальцы шевелились так, словно он был скульптором, ваяющим их. Потом он коснулся моих ребер, талии, и пальцы его снова поднялись вверх. Он накрыл ладонями мою грудь.
И вдруг отдернул их, словно его ударило током, и опустил голову.
– Все в порядке, – сказала я. Вместо ответа Луи положил руки на клавиши и заиграл, на этот раз громко и твердо. По его виску заструился пот, дыхание участилось. Он явно пытался вымотать себя. Наконец музыка оборвалась, Луи ударил ладонями по клавишам.
– Прости меня, – заговорил он. – Мне не следовало просить бабушку приглашать тебя сюда.
– Почему?
Он медленно повернул голову.
– Потому что это сущая мука, – ответил Луи. – Мне скоро тридцать один, а ты первая женщина, к которой я прикоснулся. Бабушка и моя кузина держали меня в нафталине, – с горечью добавил он. – Если бы я не вышел из себя, бабушка вряд ли пригласила бы тебя сегодня.
– Это ужасно. Вы не должны быть пленником в собственном доме.
– Да, я своего рода узник, но не этот дом – моя тюрьма. Мои собственные мысли не дают мне покоя! – воскликнул он, закрывая лицо руками. Луи глубоко вздохнул. Я положила руку ему на плечо. Он оторвал руки от лица и спросил:
– Ты не боишься меня? Я не вызываю у тебя отвращения?
– Что вы!
– Ты испытываешь ко мне жалость, так? – с горечью спросил Луи.
– В какой-то мере, да, но я также ценю ваш талант, – добавила я.
Выражение лица Луи смягчилось, он перевел дух.
– Я хочу снова видеть, – сказал он. – Мои доктора уверяют, что я боюсь этого. Ты думаешь, это возможно?
– Полагаю, что да.
– Тебе приходилось убегать от чего-то, что тебе не хотелось видеть?
– О да, – заверила я.
– Ты мне как-нибудь об этом расскажешь? Ты придешь снова?
– Приду, если вам этого хочется.
Луи улыбнулся:
– Я сочинил для тебя мелодию. Хочешь послушать?
– Вы сделали это? Конечно, хочу.
Луи заиграл. Это была певучая музыка, странным образом заставившая меня вспомнить о протоке, воде, прекрасных птицах и цветах.
– Как красиво, – сказала я, когда Луи кончил играть. – Мне нравится.
– Я назвал эту мелодию «Руби». Мой преподаватель записывает ноты. Когда ты придешь в следующий раз, я дам тебе копию, если хочешь.
– Да, спасибо.
– Мне хотелось бы узнать о тебе побольше… Особенно о том, как ты умудрилась вырасти среди акадийцев, а потом попасть в благополучную креольскую семью, живущую в Садовом районе.
– Это долгая история.
– Хорошо, – сказал Луи. – Хорошо бы это было как сказки Шехерезады из «Тысяча и одной ночи»… История, которая длится бесконечно, и ты будешь приходить сюда снова и снова.
Я засмеялась, и Луи снова провел пальцами по моему лицу, дольше задержавшись на губах.
– Можно мне поцеловать тебя? – спросил он. – Я никогда в жизни не целовал девушку.
– Да, – ответила я, не слишком уверенная в том, что ему следует разрешать такие вольности. Луи наклонился ко мне, и я помогла ему найти мои губы. Поцелуй был коротким, но у него участилось дыхание. Его руки нашли мою грудь, он снова склонился ко мне, чтобы поцеловать. На этот раз его губы дольше прижимались к моим, а его пальцы, словно перышком, ласкали мою грудь. В раздражении он пытался убрать ткань платья с груди.
– Луи, мы не должны…
Это прозвучало для него, словно пощечина. Он не только отодвинулся от меня, но даже встал со скамейки.
– Да, мы не должны. Тебе лучше уйти, – сердито произнес он.
– Я не хотела…
– Чего? – крикнул Клэрборн. – Заставить меня почувствовать себя идиотом? Так это произошло. Я возбудился, разве не так? – спросил он.
Мне хватило одного взгляда, чтобы убедиться в этом.
– Луи!
– Просто скажи моей бабушке, что я устал, – приказал молодой человек. Его руки безжизненно повисли вдоль тела, он повернулся и пошел к двери.
– Луи, подождите, – окликнула я, но он не остановился. Луи торопился уйти. Меня пронзила жалость к нему. Я подошла к двери и выглянула в коридор. Казалось, темнота поглотила его, и он исчез в одно мгновение. Я прислушалась к звуку его шагов, но ответом мне была тишина. Из любопытства я прошла дальше по западному крылу дома, мимо другой гостиной, поменьше, повернула за угол, остановилась у первой двери и осторожно постучала.
– Луи?
Ответа не последовало, но я все-таки повернула ручку. Дверь открылась, и передо мной оказалась большая красивая спальня – кровать с балдахином, москитная сетка спущена. В комнате стоял душный, насыщенный запах, и я увидела, что все цветы в вазах увяли. Горели две маленькие лампочки, напоминавшие старые керосиновые лампы. Они стояли на тумбочке у кровати. Их света было достаточно, чтобы увидеть, что кто-то лежит в постели, но, приглядевшись внимательнее, я поняла, что это лишь женская ночная рубашка.
Я уже собиралась закрыть дверь, как вдруг с треском распахнулась дверь из смежной комнаты справа и появился Луи. Я хотела окликнуть его, но он, тяжело вздохнув, прижал кулаки к глазам и рухнул на колени. Сцена лишила меня дара речи. Я стояла, дрожа, на пороге. Луи обхватил свои плечи руками, какое-то время покачиваясь из стороны в сторону, потом, опершись о косяк, поднялся. С опущенной головой он повернулся и закрыл дверь. Я подождала немного, еще раз оглядела спальню, вышла в коридор и тихо притворила за собой дверь.
Почти крадучись, я вернулась обратно к центральной части дома и вошла в гостиную, где мы пили чай в прошлый раз. Миссис Клэрборн сидела в кресле, глядя на портрет мужа.
– Прощу прощения, – заговорила я. Старуха медленно обернулась. Мне показалось, что по ее бледным щекам текут слезы. – Луи сказал, что он устал, и ушел к себе.
– Отлично, – ответила миссис Клэрборн, вставая. – Твой шофер ждет тебя, чтобы отвезти обратно в общежитие.
– Еще раз спасибо за ужин, – поблагодарила я. На пороге возник Отис, словно материализовался из воздуха, и открыл передо мной дверь.
– Спокойной ночи, мадемуазель, – проговорил он, кланяясь.
– Спокойной ночи.
Я торопливо вышла и побежала по ступенькам вниз, к машине. Тут же появился Бак и открыл передо мной дверцу.
– Хорошо провела время? – спросил он.
Я не ответила, села в машину, и мистер Мад захлопнул дверцу. По дороге я все оглядывалась на особняк. «Луи и его бабушка были так богаты и влиятельны, как никакая другая семья из тех, что я знала или узнаю, – думала я, – но это не означает, что несчастье обойдет их стороной».
Как же мне хотелось, чтобы бабушка Катрин была жива. Я бы тайком провела ее сюда как-нибудь ночью, она бы коснулась Луи, и он снова смог бы видеть и позабыл бы свою печаль. И спустя годы я бы пришла на его концерт, чтобы послушать, как он играет. Перед концом программы он бы встал и объявил, что сейчас сыграет пьесу, написанную им специально для одного человека.
