Галина Артемьева - И в сотый раз я поднимусь
Саша несколько раз видела, как они приставали к иностранцам, которых много в ту пору приезжало в Москву полюбоваться ростками демократии. Туристы двигались медленно, глазели по сторонам, излучая благодушие и сочувствие к бедной-разнесчастной России. Они уже заранее были готовы и даже жаждали повстречать на улицах Москвы голодающих вдов и сирот. Наверняка наперед решили, что, если надо, чем смогут, помогут. Отстегнут доллар-другой. Внесут свою лепту. И потом, дома, расскажут, что, мол, да, видели бедняков на улицах некогда грозной Москвы и оказали гуманитарную помощь: дали доллар и пачку жвачки. И даже фото предъявят осчастливленного ими нищего.
Когда на этих благостных пришельцев налетала жадная цыганская саранча, они поначалу вовсе и не пугались, останавливались с готовностью, сейчас, сейчас, милые бедные детки, будет вам от нас воспомощенствование.
Тут-то и начиналось самое страшное: чумазые руки лезли во все карманы, выхватывали фотоаппараты. От них уже было не вырваться. Кричи себе: «Хелп!» на здоровье. Все будут идти с каменными лицами, чтобы на них не перекинулась эта зараза.
Дойти до школы и вернуться без потерь – это был ежедневный подвиг «ростков будущего».
Однажды напали на Мишку, причем в воскресенье, то есть не по дороге в школу. Видимо, из-за воскресенья он и расслабился.
Это произошло в период их самого острого безденежья. Саша исхитрялась и придумывала детям лакомства, стараясь все происходящее с ними изобразить увлекательной игрой в Робинзона Крузо, оказавшегося на необитаемом острове. Она вспомнила рассказ тети, как в войну роскошным пирожным считался хлеб, посыпанный сахарным песком. В воскресенье полагалось иметь что-то вкусное к столу. Они все вместе «по амбарам помели, по сусекам поскребли» и собрали мелочь ровно на два батона и пакет сахарного песку.
– Будем делать военные пирожные, – пообещала Саша.
За батонами отправили Мишку.
И вот шел он гордо со своими покупками домой, а на Трубниковском, почти у самого поворота в собственный двор, три типа, чуть постарше его самого, преградили ему путь со словами:
– Стой, пидор!
После чего потянулись своими грязными клешнями к заветной сумке.
Мишка впал в дикую ярость оттого, что эти сволочи покусились на их последний семейный хлеб. Он с отчаянной силой брыкнул одного из нападавших, рванул свой драгоценный пакет и побежал со всех ног. Только в подъезде опомнился и сообразил, что один из этих подлых гадов еще и подносил к его глазам ножик. Небольшой, вроде перочинного. Но Мишку стало трясти со страшной силой, и домой он ввалился в довольно жалком состоянии, стуча зубами.
Сашу тоже затрясло. Она умоляла на будущее, если что, немедленно отдавать все, что требуют, жизнь дороже. И пусть бы он отдал им хлеб с сахаром, может, они, ворюги эти, еще голоднее их. Может, у них даже крыши над головой нет. А они вот в тепле. И чай у них есть, и картошка.
Однако Мишка был горд, как только может быть гордым мужчина, обеспечивший пропитание семье.
Воскресные военные пирожные понравились всем своим неповторимым вкусом победы.
Но ко всему этому можно было приспособиться и притерпеться.
Было другое, более страшное: по стране расползалась смерть.
Один за другим у знакомых стали умирать дети. Шестнадцати-восемнадцатилетние крепкие красивые парни и девчонки умирали от непоймичего. То ли от сердца, то ли во сне. Страну захлестнула наркомания, а неискушенным родителям было и невдомек, что происходит с их потомством. Пить – вроде не пьют, не пахнет от них. Гуляют где-то, устают, засыпают прямо за столом, учиться бросают, ничем не интересуются… А в семье родители все положительные, успешные… И никогда в роду такого не было, чтоб подросток ну ничем не увлекался и ничего больше от будущего не хотел. Что-то такое, как дальние раскаты грома, доносилось про наркодилеров, грязные шприцы, но никому и в голову не приходило, что это уже серьезная реальность, которая может коснуться каждого.
А ведь не было ничего проще для заранее проинструктированного торговца наркотиками завязать знакомство со свободно тогда гулявшими во дворе ребятами, выглядящими благополучно и по-домашнему. Эти – были главной добычей. Именно в семьях у таких сытеньких да гладеньких водились деньги. Подросткам нравилось, когда с ними на равных заговаривали люди постарше:
– Ну, что, пацан, достали тебя предки? Хочешь кайфануть?
И даже если предки не доставали, надо было солидно соглашаться, что да, с предками проблемы, и – да, конечно, надо от этих проблем забыться…
Торговцы смертью, не таясь, приходили в университеты, в школы. Навар снимали – сказочный. Страна-то и была сказочным царством, которое вдруг переместили в обычный дикий человеческий мир, не дав при этом никаких инструкций и не предупредив ни о чем.
Как всегда, спохватились поздно, когда масштабы смертей удивили даже тех «наверху», кто непосредственно устраивал в стране наркотрафик. Ну, нельзя ж так сразу… Некому ж будет продавать…
Тут-то Саша и начала потихонечку молиться, как когда-то посоветовал крестивший их владыка. И тут-то она поняла смысл посланного на них испытания бедностью.
Да, именно ее болезнь и последующая бедность уберегла детей от многого. У них за это время появилась невероятная ответственность друг за друга и за мать, а кроме того, они знали: денег в семье нет и взять пока неоткуда, поэтому ни о каком кайфе речи идти не может. Они много говорили тогда друг с другом. Саша видела, насколько больше всего ужасного знают ее дети по сравнению с тем, что знала она в их возрасте. Она не пугалась этому знанию. Пусть так. Все изменилось, их детство кончалось раньше. Блаженная слепота становилась губительной.
Почему-то смерть принялась косить и вполне молодых женщин в возрасте около сорока лет. Не учли, да и не собирались учитывать творцы уникальной методики, годной только для терпеливой России, – шоковой терапии, что от шока, бывает, умирают. И – бывает – довольно часто. Так и происходило. Напуганные обещаниями «не пережить зиму» женщины испытывали, не признаваясь в этом самим себе, жесточайший стресс, который у многих перерос в смертельные заболевания. Безвременно уходили Сашины студенческие подружки, одноклассницы.
И вроде сами по себе… И вроде никто не убивал… Cлаба€чками оказались…
А тут подкатила новая беда. Упившийся (и в прямом, и в переносном смысле) «военной победой» 1993 года лидер демократии не умел обеспечить мирную жизнь в своей стране. Началась чеченская война.
Все получилось, как предсказал им тот инвалид-афганец во время Мишкиного дня рождения. О подрастающем поколении позаботились. Нашлись такие смелые и умелые. Вот уже Ромкины приятели, чуть-чуть только его постарше, отправились воевать в Чечню. Можно подумать, они или их матери этого хотели. Всю жизнь мечтали: дайте сразиться за правое дело. Ребята еле подросли в полуголодном мире девяностых. Воевать не готовились, ни против кого ничего не имели. И многим даже не сказали, куда их везут, известное дело. Привезли куда-то: здрассьте, вы в Чечне.
