Сандра Кэнфилд - Любимая
Ночь длинна. Я прислушиваюсь к его шагам и ловлю себя на том, что они мерещатся мне в каждом звуке. Ненавижу эти шаги, но тишина- она страшнее, ибо она говорит о том, что все еще впереди.
Сегодня мы сидели во дворе. Мне нравится этот дворик, но я ненавижу и его. Он позволяет отдохнуть от этого дома, и все-таки это тоже тюрьма, тюрьма, увитая цветами. Он запретил мне покидать дом без него или же без его верного пса - ирландца.
Хлоя хотела завести какого-нибудь зверька, но он запретил это. Странно, но я согласна с ним. Невозможно со спокойной совестью заставить человека или животное жить в этом доме.
Снова зазвонил телефон. Как прежде, Роуэн не обратил на него внимания, погрузившись в мир Энджелины. Он вчитывался в каждую строку так, словно она была написана специально для него. Иногда записи велись ежедневно, иногда через день, или даже с недельным интервалом. Постепенно тон их становился все, мрачнее. Роуэна охватил ужас, но даже ради спасения своей жизни он не мог бы оторваться от пожелтевших страниц.
Он становится все более ненасытным, словно им повелевают голодные демоны. Как человек может знать так много о боли? Кроме причинения физических страданий, он прекрасно умеет играть на моих чувствах. В этом он достиг неслыханных высот.
Единственное, что его интересует,- власть, контроль надо мной. Мне кажется, я даже не нравлюсь ему. Я уверена, что он меня не любит. Он не представляет себе, что означает это слово. Он не любит даже самого себя. Нет, ему нужно лишь полностью поработить меня.
Я разыскала дагерротипный портрет его матери. Он разозлился на меня за то, что я его нашла, и на себя за то, что увидел эту фотографию. Он приказал мне никогда не говорить с ним о матери, не упоминать о ней. Затем он выбежал из дома и вернулся лишь утром.
Последний абзац Роуэн прочел с огромным интересом. Может, мать жестоко обращалась с мальчиком? Наверно, малыш ждал любви, но ее не было. Энджелина написала, что он не любит даже самого себя. Возможно, неким странным образом он считал, что вина за недостаток заботы со стороны матери лежит на нем? Что раз его не любят, значит, он недостоин любви.
«Черт возьми,- подумал Роуэн.- Я не психиатр. Я не могу заниматься психическими и эмоциональными проблемами Галена Ламартина». И, более того, Роуэн понимал, что сейчас эта проблема слишком близка ему, чтобы он мог хладнокровно рассуждать о ней. Он являлся лицом заинтересованным. Заинтересованным в привидении? В женщине, жившей более ста лет назад? Да. Он не мог объяснить этого, равно как не мог и отрицать. И этот личный интерес побудил его читать дальше, хотя с каждой страницей это становилось все труднее.
Он явился прошлой ночью.
Эта запись была трогательной и одновременно страшной благодаря своей краткости. Кроме того, поражал факт, что ни в одной из дневниковых записей Энджелина не назвала своего мужа по имени. Роуэн жаждал узнать, что произошло, когда Гален явился в комнату своей жены. Об этом ничего не говорилось. Только намеки, отрывочные и неясные. Не может же правда оказаться такой ужасной, как картины, подсовываемые Роуэну его пылким и не в меру разгулявшимся воображением. Или может?
Я впадаю в отчаяние. Каждый день я отправляюсь к мессе. Ежедневно молюсь, пока не обдираю пальцы о четки. Я охрипла, повторяя: «Богородице, дева, радуйся…» Господь не оставит меня. Он пошлет кого-нибудь спасти меня. А пока я ищу утешения у отца Джона. Хотя ему неизвестно, как тяжело у меня на сердце, он чувствует, что я в отчаянии. Он обещает молиться за меня и говорит, что ни при каких обстоятельствах не следует терять веру в Бога.
Несколько часов назад Микаэла 0'Кейй сказала Роуэну, что он послан, чтобы освободить Энджелину. В глубине души он верил ей.
Глядя на записи, сделанные почерком Энджелины, видя, как она верила в то, что ее освободят, он испытывал странное чувство. Оно пугало его. Он не знал, что делать, и не представлял, во что ввязывается.
Роуэн снова подумал о рыжеволосой женщине в черном, с которой виделся утром. Кто такая эта Микаэла 0'Кейн? О какой прабабке она рассказывала? Что она замышляет? Господи, Боже мой, она же гадалка! Может, все это - изощренный вымысел, блеф. Что ему о ней известно, помимо того, что она вернула портрет, прикрываясь историей о том, что, якобы, карты приказали ей так поступить. Она не взяла денег, и все-таки… Все-таки…
Все- таки что? Она что-то знает о нем и об Энджелине.
Кроме того, не стоит забывать, что она вернула портрет именно в тот день, когда он, Роуэн, чуть не утонул. Что представляет собой эта дама - бриллиант чистейшей воды или сверкающую стекляшку? Реальна она или все это - игра? Роуэн хрипло расхохотался. Реальна? Черт возьми, что он знает о реальности? Где-то в пути он сбился с проторенной дороги здравого смысла и теперь пробирается по заросшей тропинке… бог весть, куда. Он знал лишь одно - он вынужден пройти по ней до конца, куда бы ни завел его этот неверный путь.
Снова зазвонил телефон. Он звонил целый вечер. И снова воцарилась тишина. Но Роуэн ничего не слышал. Его заворожили пожелтевшие листки, исписанные черными чернилами…
***
Он был в дурном расположении духа.
Как всегда, Энджелина не знала, в чем здесь дело. Вряд ли знал и он сам. Иногда это состояние просто накатывало на него, как приступ болезни. Энджелина, правда, отдавала себе отчет в том, что она не предприняла ничего, чтобы улучшить его настроение. За обедом она, притворяясь беззаботной, поинтересовалась, не видел ли он магнолию, оставленную ею в гостиной. Цветок, по всей видимости, исчез, чего ни она, ни Люки понять не могли. Каждая женщина считала, что его забрала другая. Услышав вопрос жены, Гален поднял на нее холодные серые глаза и заявил, что у него есть дела более важные, чем сторожить цветочки.
После этого Энджелина разлила свое вино. Звон хрусталя и лужица кроваво-красной жидкости, стекающей с белой льняной скатерти на бежевое платье жены, окончательно вывели Галена из шаткого равновесия. Он молча встал. Его глаза были похожи на холодные осколки гранита. Он аккуратно положил салфетку рядом со своей тарелкой и вышел. Запершись в своем кабинете, он предавался неумеренным возлияниям. Энджелина знала, что он всегда ведет себя так, когда на него накатывает дурное настроение. Сперва мрачно, молча напивается, а потом, когда обуревающие его душу, демоны вырываются на волю, идет к ней…
При мысли об этом сердце Энджелины лихорадочно забилось, в венах забурлил адреналин. Ее охватила паника, и женщина с трудом подавила в себе желание убежать от него, покинуть этот дом и город. Но она не может убежать. Наверху лежит бедняжка Хлоя. Энджелина была поймана надежно, словно дикий зверь, скованный стальными челюстями капкана.
