Татьяна Тронина - Девушка на качелях
В памяти Григория навеки запечатлелось то самое, первое мгновение, когда дверь распахивается, и ее лицо, Агнии, – прямо перед ним. Раз, и Григорий утонул в ее глазах. А потом, на следующий день, он встретил эту девушку во дворе собственного дома, и она оказалась его соседкой. А потом… Нет, хорошо, что дежурство кончилось, с этими воспоминаниями не до работы!
«Кажется, я влюбился», – констатировал Григорий, возвращаясь домой. Он тысячу лет не влюблялся, а тут – здрасте… Тысячу лет назад была Марина.
Марина.
Он студент меда, она – так, без дела… Подрабатывала на почте. Эдик – он в академии тогда учился. Еще Славка, Костик, Люська, Борис были в их компании… Сидели все во дворе, пели песни под гитару – молодые, счастливые.
…Григорий заехал в арку, припарковался, вышел из машины. Остановился, оглядывая двор. Он часто так делал все последние годы – словно надеялся увидеть здесь Марину. Словно ждал чуда: вот она, Марина, снова здесь, во дворе, сидит на качелях… Хотя чего об этом думать – чудес не бывает.
Но почему так: было, а потом – бах! – и все исчезло? Григорий пошел вдоль дома к своему подъезду.
Поднял голову – там она жила когда-то. Она, Марина.
Григорий всмотрелся. За окном стояла девушка. Тонкий силуэт, нежные черты лица…
На миг Григорию показалось, будто он сходит с ума. Какая девушка, откуда она там? Кроме Лидии Трофимовны, старухи, никого в той квартире не должно быть!
Только в следующее мгновение он узнал Агнию. Агния сейчас находилась в квартире, в которой когда-то жила Марина. Как, почему? Зачем там – Агния?!
Девушка заметила Григория. Губы ее беззвучно шевельнулись.
Григорий быстро вошел в подъезд, одним махом перескочил лестничный пролет.
Из дверей квартиры, где когда-то жила Марина, вышла Агния. (О благословенные, счастливые, почти забытые времена, когда из этих дверей навстречу Григорию выходила его любимая… Неужели они вернулись?)
– Ты? – тихо сказал Григорий.
– Я, – едва слышно отозвалась она.
– Не уходи. Не уходи, пожалуйста!
Он шагнул ей навстречу и обнял. Господи, как же нестерпимо сладко было обнимать ее!
– Я не уйду, – обещала Агния. Потом поднялась на цыпочки и обвила его шею руками.
Милая, нежная.
Единственная.
* * *Почему так произошло, Агния не знала. Она собиралась жить умом, а не эмоциями, она вроде уже нашла своего мужчину – сильного, мужественного человека…
Почему она вздумала ответить на объятия Григория?
Агния не знала. Руки сами потянулись обнять его. Ей так захотелось, и все тут.
Они вдвоем поднялись в квартиру Григория.
– Что ты делала там?
– У Лидии Трофимовны? Просто зашла… Она позвала. Лидия Трофимовна старенькая, ей скучно.
О Марине Агния не стала спрашивать. Все ясно – Григорий не убивал Марину, и вообще так глупо верить дворовым сплетням! Надо было с самого начала слушать свое сердце… И не встречаться с Ореховым.
А то теперь получается, что она, Агния, наломала дров – сначала отвечала на ухаживания одного, потом – другого… И все равно выбрала того, первого. Григория…
– Помнишь, ты говорил, что надо найти свидетельство о смерти? – спросила Агния.
Он вздрогнул:
– И?..
– Я нашла.
Григорий скинул с себя куртку, помог раздеться и Агнии.
– Что узнала?
– Она повесилась. Моя мама – повесилась. Представляешь?
– Ого… – Его лицо стало тревожным, помрачнело. – Ты была не в курсе?
– Нет. А ты? Ничего такого не слышал?
– Нет. Твой отец умеет держать все под контролем. Никаких слухов, никаких разговоров. Почему она повесилась?
– Я думаю – от горя, – коротко всхлипнула Агния. – Мой папа, он… он ей изменял.
– Но у нее же была ты! Зачем же в петлю-то лезть…
– В том-то и дело… – Агния закрыла лицо руками. – Зачем она это сделала, зачем?!
– Послушай… у нее, у твоей матери, наверняка была тяжелая депрессия. Она не отдавала себе отчет в том, что делает. Мнительно-тревожная, склонная к переживаниям личность… таких ничего остановить не сможет, ничего не удержит, я знаю!
Они прошли в комнату, Григорий посадил Агнию на колени, обнял.
– Я его ненавижу все равно… – прошептала Агния. – Он гад. Он гадкий гад.
– Оставайся у меня.
– Что?
– Ты не хочешь возвращаться домой? И не надо. Живи у меня. Сколько хочешь. Всегда.
– Что ты за глупости говоришь, ну что за глупости… – Агния пришла в отчаяние. – С какой стати я должна жить у тебя?
Григорий подумал и ответил чрезвычайно важно и даже торжественно:
– Потому что я не могу жить без тебя.
– Гришенька! – истерично расхохоталась Агния. – Ты бредишь, да?..
– Нет, я абсолютно серьезно.
– Ты же меня не знаешь!
– Ну и что? – Он прижал ее к себе, стал баюкать, точно маленькую девочку. – Это все не важно…
– А что важно?
– Ничего не важно.
– Ты вообще соображаешь, что говоришь? Если ничего не важно, то почему я должна остаться у тебя? Почему?..
– Потому что ты мне нравишься. И только это важно…
– Врешь ты все. Если бы ты знал, как мне плохо! – с тоской, агрессивно пожаловалась Агния.
– Вот поэтому ты и должна остаться у меня. Потому что только со мной тебе будет хорошо. – Харитонов поцеловал ее. – Не плачь, пожалуйста. Все хорошо. Я с тобой.
Как ни странно, но именно эти слова – «я с тобой» – магическим образом подействовали на Агнию. Она то ли всхлипнула, то ли застонала, уткнувшись лицом Григорию в шею, и затихла, пока он гладил ее по спине.
Его прикосновения не вызывали в Агнии отторжения, не заставляли ее сжиматься – как в объятиях Эдуарда. Наоборот, ей хотелось, чтобы Григорий продолжал ее гладить, не отнимал от нее своих рук.
– Я все равно тебе не верю, – шепотом, капризно (теперь уже скорее для проформы) пожаловалась она.
– Милая. Ты – милая…
– Я все равно уйду.
– А я тебя никуда не пущу.
– А я, а я… – Она не договорила, потому что Григорий закрыл ей рот поцелуем. Он целовал, гладил ее, баюкал – и каждое его прикосновение действительно утешало Агнию. Он словно отдавал ей свою энергию – бескорыстно, без остатка.
Агния подставляла Григорию лицо для поцелуев – то левую щеку, то правую, то губы… Потом подставила плечи, руки. И он целовал ее, и с такой радостью, так пылко, с такой готовностью и энтузиазмом, словно не было в мире ничего важнее. А затем положил ее на диван, принялся раздевать.
Агния не сопротивлялась и сама помогала ему раздеться. В этот раз все было как-то по-особенному, не так, как в первый раз. И совсем иначе, чем с Ореховым…
Ничего неприятного, ничего мучительного в этой близости с Григорием сейчас не было. Одна радость. Этот человек словно держал ее в своих ладонях, пряча от всего мира. Согревал своим дыханием. От него, от Григория, не исходило ни зла, ни угрозы – ничего темного, страшного, непонятного.
