Старше (ЛП) - Хартманн Дженнифер

— Только руки и лицо?

Я сглотнула жесткий ком в горле, пока он открывал упаковку пластыря. Внизу живота появилась пульсирующая боль.

— Ничего серьезного.

Пока он разворачивал упаковку, я приподняла майку, чтобы оценить, что там.

Когда мой взгляд упал на царапины во всю длину живота и россыпь синяков, которые уже начали образовываться на моем торсе, у меня внутри все перевернулось. Это было ужасно. Меня охватила паника, пока я дрожащими пальцами тянула футболку все выше и выше.

— Я… я в порядке. Я в порядке, — заикаясь, повторяла я, обращаясь больше к себе, чем к Риду. Взвизгнув от боли, я стянула майку через голову и бросила ее на пол, оценивая раны, которые доходили до края моего спортивного бюстгальтера. — Жжет, — выдохнула я.

Я стояла перед ним полуголая, но ужас пересилил смущение.

Измученная, я стянула со стойки полотенце и сунула его под струю воды, намочила, выжала лишнюю жидкость и прижала к ране. Я задохнулась, и мои веки сомкнулись, сдерживая волну жгучих слез.

Рид стоял в нескольких дюймах от меня, нанося мазь на повязку.

— Я должен отвезти тебя в больницу.

Я открыла глаза.

— Нет, пожалуйста. Со мной все будет в порядке. Клянусь, у меня ничего не сломано.

Он шагнул вперед и забрал полотенце из моих рук, положив пластырь рядом с собой на раковину. Полотенце уже остыло, но от его близости мне стало еще теплее. Слегка касаясь полотенцем моей кожи, он позволил ткани впитать остатки крови, его взгляд встретился с моим.

— Это нормально — иногда ломаться, — сказал он. — Тебе позволено быть уязвимой, испуганной. Ты не должна с этим бороться.

Я накрыла его руку своими дрожащими пальцами.

— Я всю жизнь была слабой.

— Это не слабость. Так проявляется сила. Встретиться лицом к лицу со своими страхами, принять свои эмоции — это не делает тебя слабым, это делает тебя человеком.

Я прерывисто вдохнула, и каким-то образом ощущение моей руки на его руке пересилило боль, пронизывающую меня насквозь. Я сжала ее сильнее, сосредоточившись на наших соединенных руках. Мой большой палец провел по костяшкам его пальцев, и напряжение сгустилось. Я чувствовала это, осязаемую силу, заполнившую крошечную ванную комнату.

Затем, как будто поглаживание моего большого пальца разблокировало что-то внутри него, он тяжело вздохнул. Настроение изменилось, и мне показалось, что его собственные стены начали рушиться, камень за камнем.

— Знаешь, мы с братом… мы росли рядом. — Он высвободил свою руку из моей, оставив мне полотенце. Снова потянулся за пластырем и нашел мою свободную руку. — Мы были лучшими друзьями, во всех смыслах этого слова. Мы вместе играли в мяч и настольные игры, летом плавали в озере, ездили в отпуск всей семьей и до рассвета болтали и перебирали бейсбольные карточки в гостиничных номерах.

Я прижимала полотенце к животу и наблюдала, как он осторожно раздвигает мои пальцы и изучает окровавленную, разорванную кожу в основании моей ладони. От его прикосновений я слегка покачивалась, как будто звук его голоса был самой гипнотизирующей мелодией в мире.

Его глаза нашли мои, скользнули по моему лицу.

Читая меня.

— В старших классах после потери обоих родителей мы связались не с той компанией. Однажды вечером он попросил меня пойти с ним на встречу, которой он не мог избежать. Сказал, что должен кому-то денег и хочет подстраховаться на случай, если ситуация выйдет из-под контроля. Я всегда прикрывал его спину. Всегда присматривал за ним. Так что у меня не было сомнений.

Мое сердце колотилось все сильнее с каждым сказанным им словом, пока Рид аккуратно накладывал повязку на мою ладонь, а я сдерживала очередной стон боли.

— Оказалось, что он задолжал кому-то кучу денег, — сказал он, стиснув зубы до скрипа. — Какому-то наркодилеру. Он был старше, крупного телосложения, весь в шрамах.

— Что произошло? — Я подалась навстречу его прикосновению.

Рид пристально смотрел на меня, боль изломила его брови и отразилась на лице.

Затем он отпустил мою перевязанную руку и потянулся вниз, чтобы поднять свою футболку.

Я опустила глаза.

И задохнулась.

Вид этого грубого, неровного шрама послал ледяную волну по моим венам, а глаза подернулись слезами. Я уже видела этот шрам однажды, в его квартире три месяца назад. Я подумала, что это был какой-то несчастный случай.

Но это было не так.

— Встреча прошла хреново, — сказал он. — У Рэдли не было всей суммы, и дилер сделал ему последнее предупреждение. Это был удар ножом в живот, который заставил меня истекать кровью и почти умереть в глухом переулке посреди ночи.

— О, Боже мой!

Я видела его боль.

Я чувствовала ее так же, как и свою.

Кровь, уязвимость, душевную боль.

— Суть в том, что я был в сознании. Меня оставили умирать, я лежал на холодном асфальте, гадая, сколько вдохов у меня осталось. Сколько еще мгновений… сколько вспышек. — Он криво улыбнулся. — А потом, когда я выжил, мне нужно было понять, как жить с этим страхом и болью дальше. И это главное — пережить произошедшее, а не застыть в нем. Ты осознаешь это, направляешь, не пытаешься подавить его. В страхе нет слабости. Ты просто не можешь позволить ему диктовать твой следующий шаг.

Я уставилась на него остекленевшим взглядом, впитывая его слова.

— Я вижу, как ты борешься, Комета. — Его голос понизился до хриплого шепота. — Я нахожусь в эпицентре этой борьбы. Ты поднимаешься каждый раз, когда тебя швыряют вниз. Ты сражаешься за свою жизнь, во всех смыслах этого слова… и это чертовски круто.

Мое дыхание сбилось.

Я медленно кивнула, переведя взгляд на его шрам. Рид тоже вставал на ноги. Он превратил свои шрамы в оружие. В искусство. В историю, которую стоит рассказать.

И теперь он помогал мне сделать то же самое.

Я подняла руку и медленно потянулась к нему, кончиками пальцев касаясь неровного шрама, похожего на небольшую долину, прорезанную на его животе.

Он хрипло втянул воздух, когда я коснулась его.

Мы оба замерли, пока мои пальцы скользили по его неровным краям.

Наши глаза встретились в люминесцентном свете ванной комнаты: его — темные и напряженные, мои — блестящие от слез.

Затем я отстранилась, убрала полотенце с раны и повернулась к нему спиной. Пока моя изуродованная спина не оказалась прямо перед ним.

Я ждала, прикусив язык, с закрытыми глазами и сердцем, разорванным на части.

Он придвинулся ближе. И когда его рука скользнула по моей обнаженной спине, я задрожала с головы до ног. Я чувствовала, как его ладонь скользит по моей коже, раскрывая мои собственные страшные секреты и лаская полосы шрамов от ударов ремнем.

Теплый палец прошелся по всей длине, обводя границы и заживающие рубцы. Я позволяла ему прикасаться к себе. Я бы позволила ему прикасаться ко мне вечно, если бы он захотел, понимая, что он никогда не сотрет следы насилия, но облегчит бремя.

— У нас обоих есть шрамы. — Я наклонила подбородок к плечу, пытаясь поймать его взгляд. Он был ближе, чем я думала, и его дыхание ласкало мою макушку. — Нож. Ремень. Разное оружие — одинаковые раны.

Я наблюдала, как его взгляд скользил от моего лица к спине и обратно. Его рука продолжала двигаться и исследовать, неторопливо, вверх и вниз, поднимаясь все выше, пока кончики его пальцев не коснулись моего затылка и не запутались в волосах.

Моя голова откинулась назад.

Я выгнулась дугой навстречу его прикосновениям, мою грудь наполнило удовольствие, желание и тепло.

Адреналин покинул меня, и я обмякла, припав к его груди, рука Рида запуталась в моих волосах. Волна возбуждения устремилась вниз, расцветая между моих ног. Мы были слишком близко. Уитни и Тара спали этажом выше, а на мне были только лифчик и легинсы, и я прижалась к нему, позволяя его теплу поглотить меня.

Его дыхание стало поверхностным, когда он поднял другую руку, и кончики его пальцев невыносимо нежно прошлись по бокам моего тела, касаясь моей поцарапанной кожи.