Пробуждение Оливии - О’Роарк Элизабет

Глава 36

Оливия

Мы стоим у подножия здоровенной скалы.

И я бы сказала, что взобраться на нее практически невозможно. Не то чтобы она была абсолютно гладкая, однако и на тренажер со скалодрома совсем не похожа.

– Я не смогу на нее залезть, – уверенно заявляю я.

– Нет, сможешь, – отвечает он. – На тебе будет страховка, и я не позволю тебе пострадать.

Вряд ли он может это гарантировать, и все же я ему верю.

Уилл запрыгивает на скалу и карабкается вверх без видимых усилий, без какой-либо помощи или страховки. Его тело изгибается и перемещается так изящно, словно это танец, движения которого он оттачивал тысячу раз. Это самое возбуждающее зрелище за всю мою жизнь. Каждая мышца в его теле напряжена и четко очерчена, внимание Уилла целиком сосредоточено на его действиях.

– Тебе просто нужно распределять свой вес, – кричит он сверху. – И если прижаться к скале и постараться повторять ее форму – вот как я, – то рукам не придется прилагать особых усилий.

Подозреваю, в его исполнении это выглядит намного проще, и все же, когда Уилл спрыгивает обратно, я с его помощью пристегиваюсь к страховке. Он тщательно проверяет и перепроверяет все узлы как у меня, так и у себя, а затем снова забирается наверх, фиксируя что-то в скале и проталкивая туда веревку. Когда он наконец остается доволен, то с удивительной ловкостью соскальзывает обратно.

– Ты готова?

Он весь светится – пожалуй, таким я его еще никогда не видела. Очевидно, что он счастлив, но дело не только в этом: сейчас Уилл полностью погружен в процесс, вовлечен в наше занятие на сто процентов.

Все мое существо буквально кричит, что это плохая идея, но я все равно киваю. Мне нравится видеть его таким.

Я запрыгиваю на скалу так же, как это делал Уилл, становясь на самые очевидные выступы, а затем лихорадочно ищу, за что можно ухватиться, но, так ничего и не обнаружив, спрыгиваю обратно.

– У тебя все шло хорошо, пока ты не начала паниковать из-за рук, – комментирует Уилл.

Во время следующей попытки я снова встаю на те же выступы, а он кладет руку мне на поясницу, помогая мне сохранить равновесие.

– Чувствуешь? – спрашивает Уилл. – Если балансировать и прислоняться к скале, то даже не нужно ни за что держаться.

Что я сейчас чувствую лучше всего, так это его руку. Жар его широкой ладони распространяется по моей пояснице, затрудняя дыхание, не говоря уже о попытках найти какие-то иллюзорные выступы или балансировать. В конце концов я нащупываю что-то, за что можно ухватиться, и Уилл убирает руку (хотя я бы предпочла, чтобы он оставил ее на месте).

Он заставляет меня отрабатывать продвижение вдоль скалы. У меня выходит неуклюжая, замедленная версия его предыдущей демонстрации.

– У тебя все выглядело в сто раз проще, чем это оказалось на деле! – кричу я, и Уилл смеется в ответ:

– Тебе необязательно кричать: ты всего лишь в футе от земли.

– Придурок, – бормочу я.

– Я все слышал, и это лишний раз доказывает, что тебе не нужно кричать.

Я перемещаюсь туда-обратно снова и снова, и как только у меня начинает неплохо получаться, Уилл разрешает карабкаться вверх. Теперь я понимаю, почему раньше он использовал это как способ уйти от проблем: скалолазание требует такой концентрации, что я просто не могу думать ни о чем другом.

В основном… Примерно в шести метрах над землей мои мысли снова возвращаются к ощущению его ладони на моей спине. Я тут же теряю равновесие и оказываюсь подвешенной на страховке, пока Уилл внизу посмеивается надо мной.

– У тебя отлично получается, – говорит он. – Хочешь сделать перерыв?

– К черту перерыв, – отвечаю я, пристегиваясь к ближайшему скальному крюку. – Я доберусь до вершины, даже если на это уйдет вся ночь.

– Умница, – произносит он с гордостью, и по непонятной причине это вызывает у меня такой прилив счастья, что я на мгновение ошеломленно замираю, продолжая болтаться на страховке.

Спустя час – и еще несколько падений – я наконец достигаю вершины. Мои мышцы дрожат, а руки и ноги наверняка все в синяках. Я соскальзываю вниз по веревке и буквально падаю от изнеможения.

– Что ты почувствовала на вершине? – спрашивает Уилл, пока я лежу, распластавшись на земле.

– Я почувствовала, что до машины тебе придется тащить меня самому.

– Но тебе понравилось, – произносит он. А затем добавляет тихо, задумчиво, словно говоря сам с собой: – Я знал, что понравится.

Той ночью я никак не могу заснуть. Точнее, нет, я слишком напугана, чтобы уснуть. Я все равно закрываю глаза, но вижу лишь лицо Мэттью. Я точно знаю, как выглядит его ужас: я видела его сотни раз в том сне, где мы сидим на заднем сиденье несущейся машины. Я вижу его и теперь – и тут же распахиваю глаза, вскакиваю с кровати и пулей вылетаю из комнаты.

Оказавшись в гостиной, я судорожно хватаю ртом воздух, разочарованная тем, что здесь никого нет. Я зажигаю лампу и, чтобы отвлечься, включаю по телевизору какое-то нелепое реалити-шоу, где взрослые женщины плескают друг в друга напитками. Сердцебиение наконец начинает замедляться, и образ Мэттью постепенно растворяется.

– «Настоящие домохозяйки» – это уже перебор, – произносит Уилл у меня за спиной. – Я отказываюсь это смотреть.

Я оборачиваюсь. Судя по всему, он только вышел из душа… и на нем нет футболки. Я нервно сглатываю, позабыв, о чем он говорил и что я делала до его появления. Единственное, что я осознаю, – у него прекрасный загорелый торс, его тело слегка влажное и сплошь состоит из мускулов… Он настолько привлекателен, что на мгновение я даже беспокоюсь, не издала ли какой-нибудь заметный звук вожделения.

Мой взгляд падает на татуировку в верхней части его руки, у самого плеча, и мои пальцы ненароком тянутся к ней. Пока я исследую узор, едва касаясь его, Уилл неестественно неподвижен. Кажется, он даже не дышит.

– Денали?.. – вслух интересуюсь я.

– Я сделал тату, когда впервые поднялся на нее. Я собирался покорить все семь вершин и отметить татуировкой каждое восхождение.

– Тогда почему у тебя нет Чогори? – спрашиваю я главным образом для того, чтобы не убирать руку с его плеча.

– Потому что на этом подъеме я уже знал, что не смогу взобраться на остальные пять. – Его голос звучит натянуто, настороженно. Уилл отходит от меня и достает футболку из своей сумки.

Проклятье. Пока он натягивает футболку, я пытаюсь насмотреться на его пресс настолько, насколько возможно за эти секунды.

– Я звонил домой как раз перед тем, как взобраться на нее. Думал, что на этот раз отец мог бы действительно мной гордиться, но вместо этого он лишь сказал, что мне пора повзрослеть. Я бросил трубку, как самый настоящий засранец, и пошел на восхождение, а когда вернулся в базовый лагерь, то узнал, что у отца случился инсульт. Он умер еще до того как я приехал домой.

У меня внутри все сжимается.

– Мне так жаль… Значит, тогда ты вернулся домой насовсем?

– Он хотел, чтобы я повзрослел. – Уилл пожимает плечами, как будто все это не имеет большого значения. – Это были его чертовы последние слова, поэтому меньшее, что я мог сделать, – выполнить его волю.

По его голосу слышно, что он винит себя, хотя и не должен. Большинство людей, которых я встречала, вообще не любят брать ответственность за себя и свои промахи; в то же время Уилл зачастую испытывает вину неоправданно.

– Но ведь у тебя была работа, и я уверена, что ты был в ней хорош, Уилл. Это уже гораздо более зрелое поведение, чем у многих.

– У меня был долг перед семьей, – возражает он. – Мне следовало помогать с работой на ферме, а вместо этого отцу приходилось справляться со всем этим одному.