Вместе вопреки (СИ) - Витина Элина

В тот момент я очень гордилась собой, до сих пор помню чувство глубокого удовлетворения, охватившее меня. Впервые в жизни я не опустила глаза и молча согласилась с ним, а противостояла.

— И насколько же тебя хватит, интересно? Я так понимаю, ты еще не все украшения распродала, поэтому так храбришься? Интересно что ты скажешь. когда закончатся деньги?

— Украшения? — я едва не подавилась собственным возмущенным дыханием. — Я, конечно, понимаю, что вряд ли ты помнишь все что мне дарил, но попроси хотя бы своего бухгалтера составить список всех своих покупок, а затем сверь с тем, что осталось в моей комнате. Я не взяла ничего из твоих подарков.

— На что ты тогда живешь? — удивился отец. — Только не говори, что отец твоего ребенка обеспечивает тебе достойную жизнь… в этом доме.

Последние слова он буквально выплюнул, косясь за мою спину.

— Я сама обеспечиваю себя, — пожала плечами.

— Вижу, у тебя отлично получается, — он скептически поджал губы и снова посмотрел за пятиэтажку за моей спиной. Вот далась она ему. Да у нас большая часть страны живет в таких домах, и ничего, хорошо живут, даже счастливо.

— Меня все устраивает и возвращаться домой я не собираюсь. Партнерам своим можешь сказать, что я уехала за границу, а если вдруг случайно встречу кого-то из них, сделаю вид, что они обознались. Договорились? Теперь ты оставишь меня в покое? Ты ведь насчет этого переживал больше всего, да? Что кто-то узнает?

— Я переживал за свою дочь.

— Не стоило, папочка. У меня все отлично. В твоей помощи и переживаниях я не нуждаюсь.

После этих слов я скрылась в подъезде и больше мы никогда не виделись. Я была уверена, что отец попросту вычеркнул меня из жизни, смирилась с этим… а потом узнала о том, что оставил мне все свои деньги и бизнес. Свое детище.

На что он рассчитывал? На то что ребенок, которого он никогда не любил, будет холить и лелеять ребенка, которому он отдавал всего себя? Или он думал, что я обрадуюсь возможности вернуться к прежней богатой жизни и буду жить припеваючи не вмешиваясь в дела фирмы? Что ж, не удивлюсь, что покушение на мою жизнь он умудрился организовать сам с того света. Потому я покусилась на святое… на дело всей его жизни.

Отчаянно трясу головой, пытаясь избавиться от этих воспоминаний. Сегодняшний день слишком большое испытание для моей нервной системы. Я даже боюсь смотреть по сторонам, потому что знаю, что любой предмет, на который наткнусь глазами тут же против воли затянет меня в бурную реку памяти. Поэтому, я просто закрываю глаза и пытаюсь представить, что я лежу не на кровати Марата, той самой, где мы зачали Тимура, а где-то на берегу моря…

К сожалению, даже воображаемый шум волн не способен заглушить мои собственные мысли. В какой-то момент я сдаюсь и погружаюсь в них с головой. Перед глазами тут же всплывает мой первый визит сюда, балетная студия, разбитые зеркала… После этого воспоминания закручиваются в мощный вихрь и я понимаю, что даже если сильно постараюсь, самостоятельно выбраться из него у меня уже не получится. В глазах рябит от того с какой скоростью проносятся все вечеринки, показной флирт Марата с другими девушками, его игра… а затем, картинка будто специально замедляется и вот я уже словно в замедленной съемке вижу свой танец на сцене и его взгляд… Взгляд, который говорит, что несмотря на все наши старания, мы так и не смогли убить самое важное. Нашу любовь.

В какой-то момент я, наверное, засыпаю, потому что вместо логического продолжения воспоминаний, я вижу совсем иную картинку. Марат улыбается Тимуру, кружит его в руках, подбрасывает вверх так высоко, что у меня внутри все сжимается от страха, чтобы потом распуститься фейерверком смеха, когда он ловит сына и тот заливисто визжит от восторга. Перед глазами проплывают все совместные праздники, прогулки и уютные вечера дома с горячим какао и детскими книжками. Я готовлю ужин пока Марат с Тимуром собирают очередное чудо техники из лего и затем бегут на кухню, чтобы продемонстрировать мне “подводный вертолет”. Я настолько счастлива в этом сне, что когда просыпаюсь, первое что чувствую, это дикое всепоглощающее разочарование. А затем я чувствую сильный запах дыма.

П.С. сейчас все те, кому я в телеге обещала “жаркую ночь” от меня отпишутся))) простите, но я не могла удержаться))) Чем не жаркая-то?))

ладно-ладно, настоящая жаркая тоже будет потом)))

Глава 39

Резко подскакиваю на кровати и в пару прыжков миную расстояние до двери, распахиваю ее в и тут же громко выдыхаю с облегчением, решив, что мне показалось. В темном коридоре третьего этажа нет не только огня, но и дыма. Однако, когда я подхожу к лестнице, в ужасе вижу, что ее основание охвачено языками пламени. В панике хватаюсь за железные перила и тут же с криком одергиваю руку, раскаленный металл жжет ладонь оставляя огромное красное клеймо.

— Марат! — голос не слушается и поначалу с губ слетает лишь хрип, я прочищаю горло и снова зову, уже громче. Он не отзывается и на негнущихся ногах я пячусь к его кабинету, толкаю дверь и понимаю, что его здесь нет. О Господи. Неужели он внизу? Что произошло? Сколько я спала? За окном темно, но судя по положению луны, еще не должно быть слишком поздно. Неужели Марат оставил меня одну? Или с ним что-то случилось?

Бегу обратно в спальню, хватаю с кровати телефон и только сейчас замечаю записку на тумбочке. “Принцесска, я отъехал по делам. На первом этаже охрана, не пугайся”.

Охрана? Он же не имеет в виду Рамика?

От этой мысли внутри все каменеет и я начинаю в панике метаться по комнате. Что, если Размес остался внизу? Что, если он сейчас там? Забегаю в ванную и смочив огромное полотенце водой, прижимаю его к лицу. Я должна попытаться его найти.

Делаю первые шаги по ступенькам, радуясь, что у босоножек довольно толстая подошва, а значит жар от металла не скоро достигнет стоп. Пламенем объят весь первый этаж, но огонь не спешит распространяться выше. Видимо, железная лестница не самый лучший проводник для огня. Хотя… по сути и на первом этаже гореть особо нечему. Бетон и металл — вот основа интерьера Фабрики. Как пожар мог, вообще, начаться в таких условиях? Неужели проводка?

Я останавливаюсь на пролете второго этажа и сосредоточенно вглядываюсь в объятое пламенем пространство. Легкие начинает жечь даже сквозь плотный слой мокрой ткани.

— Рамик, — отчаянно зову, хоть и понимаю, что пес меня не услышит. — Размес!

Мой голос эхом проносится по полыхающим стенам, смешивается со звуком потрескивающей от огня мебели и возвращается ко мне пустотой. Он не отвечает. Зову еще и еще, пытаясь разглядеть хоть что-то в том месте, где днем заметила его миску и лежак. Может, он успел выбежать? Что там Марат написал по поводу охраны, может они его спасли?

И оставили меня?

Несмотря на жар огня, который окутывает со всех сторон, внутри все внезапно леденеет. Уверена, лишь какой-то животный инстинкт самосохранения удерживает меня от того, чтобы в ужасе осесть на пол, в моем случае — на раскаленные ступени. Сколько времени прошло? Десять минут, больше? Только сейчас жуткой беспощадной волной меня накрывает осознание того, что огонь отрезал меня не просто от первого этажа, он отрезал меня от выхода.

Марата рядом нет. Его охрана тоже не спешит на помощь. Я одна. В полыхающем здании.

Кажется, что огонь с первого этажа, наконец, добрался до меня и сейчас с разрушительной скоростью несется по венам. Сердце в каком-то сатанинском ритме бьется о ребра, а тело вытягивается струной. Я несусь наверх быстрой пружинящей походкой и запнувшись на одной из верхних ступеней, падаю навзничь. Не успеваю вовремя выставить вперед руки, сжимающие полотенце и больно бьюсь виском о металл. К едкому запаху дыма во рту тут же добавляется горький запах железа, если бы не он, я бы вряд ли поняла, что прикусила язык, потому что эта боль не достаточно сильна, чтобы оставить хоть какой-то отпечаток в моем сознании. Сейчас фокус смещен к виску, к пульсирующей боли идущей от него куда-то в центр черепной коробки. Я аккуратно провожу пальцами по нему, боясь почувствовать липкую жижу на ладони. Но нет, крови нет. А значит у меня нет времени на то, чтобы жалеть себя. Я должна выбраться отсюда. Просто обязана. Я не могу оставить сына сиротой.