Каринэ Фолиянц - А я люблю женатого
За окнами шел дождь, настоящий весенний ливень, но сквозь пелену дождя проглядывало солнце…
ГОЛОС ГРИШИ:
– Я помню. В тот день был проливной дождь. А потом вдруг ни с того ни с сего засияло солнце. Падают с неба струи, а сквозь них – лучи солнечные. Она сказала – вся жизнь на это похожа. Солнце сквозь ливень, верно? Я сказал – да, мы с тобой, как две бабочки, летим по небу, летим, легко, расправив крылья, и никогда не упадем. Мы долетим. Нам двоим обязательно повезет. Помнишь, сказала она, слова великой Марлен Дитрих: «Счастье в конце концов всегда приходит к упорным?» А я ответил, что я, думаю по-другому – счастье приходит к тем, кто умеет любить…
Гриша обнял Нину. Они неотрывно смотрят в глаза друг другу.
– Как звучит «Амапола» по-русски?
Он прочел:
Я услышал грустную жалобу,
Мое сердце встрепенулось.
И сразу родилась эта сладкая песня.
Амапола, прекрасная Амапола!
Моя душа будет всегда только твоей.
Я люблю тебя,
Точно так же, как цветок любит свет.
Как ты можешь жить в таком одиночестве?
Амапола, прекрасная Амапола!
Это не тебе, – улыбнулся Гриша, – это перевод…
Муки любви{1}
Киноповесть
Я прочитала у кого-то фразу: «Муки любви даруют нам новую жизнь…»
Выстрел. Пуля пробила мишень. Покачнулся и повис вниз головой «убитый» заяц. Еще выстрел. Упал медведь. А потом – верблюд, слон, орел. Стрелял Феликс. Его палец легко нажимал на курок, верный глаз точно целился. Рядом стоял Шурик. Феликсу – тридцать. Шурику – тринадцать, он едва достает Феликсу до локтя.
– А Лису? – спросил Шурик.
– В Лису не буду. Лиса друг.
– А я буду! – закричал мальчик. Бросил деньги хозяину тира, запасся патронами. Выстрел. Выстрел. Все мимо.
Они шли по шпалам от железнодорожной станции к дачному поселку.
– В детстве у меня был лисенок, – рассказывал Феликс, – жил дома. Звали его Франтик. Еду он прятал по ботинкам – прогнали жить во двор, в будку. Стал соседских кур воровать – отец отнес его в зоопарк А я любил его. До сих пор мучаюсь, что предал своего Лиса. Жуткая это вещь – предательство. Никогда себе не прощаешь, до самой смерти. А зачем ты хочешь научиться стрелять?
– Ты учи, не спрашивай, – буркнул мальчик. – Я тебе в друзья не набиваюсь и в душу не лезу. Отношения между людьми должны быть партнерскими и строиться на взаимной выгоде.
Он остановился у хлебного киоска:
– Два батона!
С наслаждением оторвал горбушку, другую протянул Феликсу:
– Я тебя кормлю, ты меня учишь. А сам где стрелять научился?
– У меня прадед был стрелок. Мог на скаку пулей шапку всаднику сорвать.
– А всадник потом без головы?
– Нет, без шапки.
– Ты что, прадеда видел?
– На фотографии. И отец про него рассказывал.
– Что, он тебя с фотографии учил стрелять?
– Ага, – Феликс доедал батон, – шутка.
Мальчик запихал себе побольше хлеба в рот.
– Денег на еду у меня осталось на три дня. А правда, где стрелять выучился?
– На войне!
– А где воевал?
– Дома. Где тепло. Где прадедушка жил.
– Опять шутка?
Шурик обиженно замолчал, и Феликс миролюбиво добавил:
– Можешь считать, что да.
Феликс жил на заброшенной даче. В комнатах висело множество колокольчиков, они тихо позванивали. Мебель была очень старая, рассохшаяся, крыша протекала, но был здесь маленький доисторический телевизор. И картины на стенах. Странные картины.
– Твои? – спросил Шурик.
– Мои.
– Много продал?
– Ни одной. За всю жизнь – ни одной. Как Ван Гог.
– Гонишь, – усмехнулся мальчик. – Ван Гог на аукционе в Сотби бешенных денег стоит.
– Так то после смерти, – объяснил художник, – а при жизни и он ни одной не продал. Такое вот счастье.
– А что есть счастье?
– Счастье – это выдумка. Искание его есть причина всех бедствий в жизни.
– Сам придумал?
– Нет, Флобер. Француз один, про любовь писал. Картошку будем чистить?
– Я не умею.
– А я тебя научу!
Вдвоем они чистили картошку.
Шурик извел всю картофелину на кожуру и спросил:
– А любовь что такое?
– «Чем больше я узнаю женщин, тем больше привязываюсь к лошадям». Это другой француз сказал, Портос из «Трех мушкетеров». Слыхал?
– Нет.
– Темный ты, Дюма не знаешь.
– Сам темный, – огрызнулся мальчик. – Я английский знаю в совершенстве. Я в Штатах был, в Австралии и во Франции. Сколько тебе лет?
– Скоро тридцать.
– А в скольких странах ты побывал?
– Да ни в одной пока.
– А сколько женщин у тебя было?
Феликс вздохнул.
– Пойдем!
Он отвел Шурика наверх, в маленькую комнатку, где над столом висел плакатик, написанный им лично: «Жизнь – короткая шутка. И на любовь, и на искусство ее не хватит».
– Опять француз? – ехидно спросил мальчик.
– Нет, англичанин. Моэм. Ни одна женщина не переступит порога этого дома, пока я не встану на ноги.
– Это правильно, – согласился Шурик.
Шурик помог Феликсу дотащить картины до железнодорожной станции.
– Искусство должно быть товаром, – вещал Шурик, – таким же, как водка и булки. Иначе оно бесполезно. В жизни все продается и все покупается. Не надо делать из этого трагедию. Вот здесь, – показал он, – самое бойкое место.
И они стали развешивать картины.
– Мне нельзя светиться, ты уж сам – как я учил, побойчее. С Богом!
Мальчик хотел было уж уйти, но увидал среди картин смешной портрет – человек с оттопыренным ухом смотрел с холста ласково и печально. Таким видел себя сам Художник. Автопортрет, значит, был у него такой. Шурик подхватил его под мышку:
– Это я унесу назад, а остальное – продавай смело. И не продешеви…
В отделение милиции Феликса доставила милиционерша Аленушка, видная баба с длинной косой, мундир еле-еле застегивался на мощной груди.
– Вот, товарищ лейтенант, – рапортовала она начальнику, – мало того, что понаехали с цветами и фруктами, так этот еще надумал картины продавать в неположенном месте.
– Картины, говоришь? – живо отреагировал начальник. – Художник, значит. Ну-ну, – пошутил он, – я художник не местный – попишу и уеду. Так, что ли?
Шел дождь. Феликс пил чай с Шуриком.
– Я говорю – отпустите, меня же Феликсом зовут, как Дзержинского, а они – где регистрация? А я говорю – я всему вашему отделению милиции портреты нарисую, они опять – где регистрация? – возмущался Феликс. – Я им все картины отдал, и последние пятьдесят рублей тоже. Три дня отсрочки дали…
Раскат грома. Сверкнула молния. Погасло электричество.
Феликс зажег свечу.
– Что же ты дурак такой? – спокойно спросил его мальчик.
