Барбара Картленд - Опасная любовь
Должно быть, сон все-таки сморил Мелину, но вскоре она очнулась, не в силах спать дальше, и поняла, что Бинг тоже бодрствует. Ей бы хотелось, чтобы он думал о ней, но знала, что единственный, кто занимает его мысли сейчас, — это похищенный ребенок.
Наконец девушка уснула по-настоящему и проснулась от прикосновения Бинга к ее плечу и негромких слов:
— Ахмед пришел.
Мелина быстро села и увидела Ахмеда, идущего к ним, а еще выше — золотой веер солнечных лучей, раскинувшийся на небе. За Ахмедом следовал пожилой согбенный человек, и Мелина догадалась, что это его отец.
Старик поприветствовал их с изысканной учтивостью, и Бинг ответил с равной церемонностью. После этого они уселись по-турецки на траве, и Бингу были вручены вещи, с помощью которых он собирался перевоплотиться в пекаря. К счастью, тот носил очки и, по словам Бинга, обладал ничем не примечательной внешностью.
Одежда пекаря тоже была самой обычной для араба, а после того как Ахмед умело наложил Бингу грим, он стал совсем на себя не похож, и Ахмед даже издал возглас восхищения:
— Седдиг, один в один! Даже родная мать не отличила бы вас от собственного сына. И не забудьте прихрамывать, сэр. В прошлом году Седдига лягнул мул, с тех пор он постоянно рассказывает о неблагодарном животном и клянется, что никогда больше не заведет себе четвероногую скотину.
— Да, я заметил вчера, что он хромает, — подтвердил Бинг. — Посмотри, так похоже?
Он сделал несколько шагов по лужайке, и Ахмед и его отец согласно хлопнули в ладоши в знак одобрения.
— А теперь насчет его жены. Как она выглядит?
Глаза всех мужчин обратились к Мелине.
— Я ни разу не взглянул на нее, — с достоинством заметил старик, — но охранники — они из молодых, наглые и бессовестные.
И он бросил неодобрительный взгляд на сына.
— Не думаю, что так рано с утра у них будет охота кого-то разглядывать, — заметил Ахмед.
— Ты принес другой яшмак? — уточнил Бинг.
— Как вы и просили, сэр.
Ахмед извлек на свет платок из плотной черной ткани, который носили мусульманки, строго блюдущие традиции. Надевая его, Мелина поразилась, как у них хватает терпения носить подобный убор в жару.
— Сурьму! — скомандовал Бинг. Ахмед вручил ему маленькую бутылочку, Мелина села на траву, а Бинг встал рядом с ней на колени.
— Закрой глаза, — сказал он, и Мелина ощутила мягкое прикосновение кисточки из верблюжьего волоса к верхнему веку. Потом Бинг велел девушке открыть глаза, чтобы подкрасить нижние веки, и ее сердце зачастило оттого, что его лицо оказалось так близко.
Кисточка слегка щекотала Мелине кожу, и она с трудом заставляла себя не моргать, чтобы Бинг не смазал линию.
— Какого цвета глаза у жены пекаря? — спросил он.
Оба они покачали головой:
— Понятия не имеем.
— Тебе придется держать голову опущенной, — обратился он к Мелине. — И я думаю, что надо нанести темный тон на нос и щеки.
В запасах Ахмеда нашлась и темная пудра. Закончив с гримом, Бинг сделал шаг назад и оглядел Мелину.
— Сойдет, — резюмировал он. — Будем надеяться, что охранники на этот раз будут постарше и не станут пялиться.
Повернувшись к старшему из мужчин, Бинг учтиво поблагодарил его по-арабски за помощь и попросил, чтобы Ахмед провел их к лавке пекаря.
— Я поведу вас кружным путем, — заметил Ахмед, — чтобы нас видело как можно меньше народу, но мы не будем разговаривать по пути. Я пойду немного вперед, чтобы никто не догадался, что мы знакомы.
У Мелины возникло стойкое ощущение, что в первую очередь он заботится не об их безопасности, а о своей.
Бинг снова повернулся к старику.
— Машина ждет в условленном месте?
— Как и запланировано, — ответил тот. — Да пребудет с вами Аллах!
В его последних слова Мелина уловила нотку искреннего участия, а потом вслед за Ахмедом и Бингом она покинула укромный сад и ступила на полные опасности улицы города…
Несмотря на ранний час, на площади Джемма-эль-Фна уже кипела жизнь. Уборщики подметали улицы и саму площадь, водоносы в многоцветных шляпах, двигаясь между прилавками, предлагали торговцам воду в кожаных бурдюках, принесенную со склонов Атласских гор. Одна за другой открывались лавки. В воздухе потянуло запахом разогретого сала, мятного чая и предвестием дневной жары. За городскую стену гнали стада коз, которые добывали скудное пропитание среди горячих камней, а стук лошадиных копыт мешался с автомобильными гудками.
Мелина заметила все это разве что мельком, потому что ей пришлось надвинуть капюшон джелабы пониже, потупить глаза и покорно следовать за Бингом.
Он шел быстро, хотя и не забывал прихрамывать, и Мелина поняла, что он уже вжился в образ пекаря. Она вспомнила, как много лет назад отец сказал: «Самая совершенная маскировка — это когда ты думаешь, что ты и есть тот, кого ты изображаешь, и это важнее любых ухищрений со внешностью».
Мелина знала, что сейчас Бинг старается перенять образ мыслей пекаря, и сама старалась представить, что она — жена этого пекаря.
Ей представилась счастливая жизнь, в которой они живут вместе в одном из здешних городов, пекут хлеб и разносят покупателям, как вот сегодня. Она пыталась понять, довольна ли она будет подобной жизнью, и с болью в сердце осознала, что в любом случае такое существование не для Бинга. Его мир состоял из приключений и подвигов, а также из постоянной работы ума; это был мир, где мужчины всегда готовы сражаться за то, во что они верят и что считают правильным.
Многочисленные повороты улочек остались для Мелины незамеченными, но наконец Ахмед остановился, и по запаху свежего хлеба девушка поняла, что они на месте.
Они вошли в лавку. Она была фактически пещерой, выдолбленной в скале, а на столе лежала большая доска с плоскими толстыми лепешками, полуприкрытыми белой тканью. Рядом на столе стояла грубо сплетенная корзина, где кудахтали и царапали коготками стенки несколько молодых кур. Бинг закрыл дверь, и теперь свет попадал в комнату через другую дверь, которая открывалась во внутренний дворик.
— Седдиг прячется, сэр, как вы и велели, — сказал Ахмед. — Не дело, если кто-то увидит сегодня двух пекарей разом… Вам что-то еще нужно, сэр? — уточнил он, взглянув на доску с лепешками и корзину с курами.
Бинг поднял доску.
— Тяжелая, — воскликнул он и повернулся к Мелине. — Я хотел попросить тебя нести хлеб, но теперь понимаю, что придется самому. Ты ведь сможешь поднять корзину?
Он вдруг застыл на месте, и на лице его появилось выражение полнейшего замешательства.
— Я идиот! — снова воскликнул он. — А ты умеешь носить груз на голове?
