Катарина Хагена - Вкус яблочных зёрен (ЛП)
переносила то, что смела, так долго, пока не выбрасывала куда-нибудь: в мусорное ведро,
туалет или окно. "Это было симптомом болезни, и они все здесь так делали", — говорила
сестра о доме моей матери. "Зловещий дом".
С одной стороны он был обставлен так практично и функционально, однако вместе с
тем, населён телами, которые были покинуты их душами разными способами и в различной
степени тяжести. Как хорошего, так и плохого. Она всё поглаживала руками гладкие
поверхности пластмассовой мебели с круглыми углами, будто искала за что ухватиться.
Обманчивое впечатление. Ведь Берта искала руками не опору. Когда бабушка высматривала
рядом грязное пятно и оно было на её подошве, тогда она скоблила его с силой и
настойчивостью, пока грязь не оставалась под её ногтями, переходила в крошку или
становилась маленьким катышком и, наконец, совсем исчезала. Табула раса ( прим. пер. —
табула раса (с лат.) — гладкая и чистая доска для письма), больше нигде не было столов
чище, чем в доме забвения. Здесь забывали начисто.
Когда Криста возвращалась после посещений, она много плакала. Люди говорили, что
было бы весьма утешительно, если бы родители снова стали детьми, и тогда мама
становилась очень сердитой. Её плечи выпрямлялись, голос становился холодным, и Криста
тихо говорила, что это было самое глупое из того, что она когда-нибудь слышала. Бывает,
что старые люди немного путаются как дети, но не так, как старики, потому что нет
сходства. И сравнивать их с детьми было просто смешно, если бы не было грустно. Это
пришло бы в голову только тем, кто не имеет дома ребёнка или безумного старика.
Люди, которые только хотели утешить её, озадаченно молчали и часто обижались.
Выражение "безумный старик" жёсткое и бестактное. Криста хотела спровоцировать их, что
опять испугало моего отца и меня. Мы знали её только тихой и вежливой, но не
агрессивной.
Когда в школе я проходила "Макбет", то должна была думать о Боотсхавене. Это
было всё время "помню — не хочу помнить", чтобы исчезли пятна, которых вовсе не было, и
только имелись ещё три сестры-ведьмы.
Касание. Касания руки Берты всего, что было плоским; уверенность тела, что оно ещё
есть, что оно ещё оказывает сопротивление. Его проверка, была ли ещё разница между ним и
неодушевлёнными предметами в помещении. Всё появилось позже. Раньше вычищенные
пустые столы, буфеты, стулья и комоды были наполнены записками. Это были маленькие
квадратные листочки, оторванные от блоков бумажных кубиков, листочки, отрезанные от
края ежедневной газеты, большие страницы формата А4, вырванные из тетради, и корешки
кассовых чеков. Там находились списки покупок, памятки, списки с днями рождений, списки
с адресами, расписания движения, и записки с распоряжениями, написанными большими
заглавными буквами: "ПО ВТОРНИКАМ ЗАБИРАТЬ ЯЙЦА!" или "КЛЮЧ ФРАУ
МАЛЬСТЕДТ". Берта начала спрашивать Харриет то, что она по-настоящему хотела понять.
ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ
HTTP://VK.COM/LOVELIT
— Что означает "ключ Мальстедт"? — совсем отчаянно спрашивала Берта. — Фрау
Мальстедт дала мне ключ? Где он тогда? Она хотела мне его дать? Я хотела ей его дать?
Какой? Зачем?
Листков становилось всё больше и больше. Если мы были в Боотсхавене, они летали
везде вокруг нас. Поскольку это всё всегда где-нибудь летало, листки медленно сдувались
через кухню и как большие осенние листья мягко кружились во дворе. Сообщения на них
всегда становились неразборчивыми и непонятными. Были на первых листках ещё такие
вещи, как пошаговое обслуживание новой стиральной машины, и записки со временем
становились ещё короче. На одной стояло "справа перед слева", если ещё кто-то это мог
понимать. Всё же иногда моя бабушка писала записки, которые она сама не могла больше
читать, и иногда пыталась прочитать листок, на котором не было написано ничего
разборчивого.
Постепенно послания становились особенно странными — "купальник в "Форде", но к
тому времени у неё не было "Форда", и потом снова "Берта Люншен, Геестштрассе,10,
Боотсхавен". Где-то просто "Берта Деельватер", однако уже становилось всё меньше листов
бумаги. Берта. Берта. Как будто она должна была удостовериться, что ещё существует. Её
имя больше не выглядело как подпись, а было похоже на что-то с трудом скопированное. В
коротком росчерке было полно мест, в которых карандаш останавливался, прерывался и
опять по-новому пытался писать, только маленькими штрихами. Прошло время, и дождь из
листьев совсем иссяк. Когда Берта ещё время от времени наталкивалась на старый листок,
она слепо на него пялилась, комкала и засовывала в свой фартук, рукав или туфлю.
Мой дедушка ругался на беспорядок в доме. Харриет делала всё возможное, но она
должна была переводить и Розмари также не старалась, чтобы всё выглядело ухоженным и
аккуратным. Хиннерк начал закрывать свой рабочий кабинет, чтобы его жена ничего не
раскидывала. Берта растерянно дёргала дверь комнаты мужа и говорила, что она всё-таки
должна туда войти. Это был взгляд, который мы все не переносили. В конце концов, дом был
её.
В сущности, я знакомилась с Боотсхавеном только летом, когда была здесь на
каникулах. Раз я приезжала с родителями, но большей частью только с Кристой, один или
два раза. На погребение Хиннерка мы приехали в ноябре. Однако там шёл только дождь. В
действительности, я не видела ничего кроме кладбища, даже сад у дома.
— Каким сад был зимой? — спрашивала я мою мать — бегунью на коньках, имя
которой звучало как царапанье лезвий по льду.
— Конечно, сад зимой прекрасен, — говорила она, пожимая плечами.
Когда Криста замечала, что такого ответа не достаточно, то добавляла, что однажды
всё замёрзло. Вначале весь день шёл дождь, однако вечером ударил очень сильный мороз, и
всё покрылось льдом. Каждый лист и стебель имел прозрачный слой льда, и когда ветер стал
