Ксения Беленкова - Вьюга юности
– Уверяю тебя, и Никита, и Димка только мои сыновья и ничьи больше! – Она даже раскраснелась от обиды. – Я носила их под сердцем по девять месяцев каждого! А ты говоришь – усыновила…
Саша вмиг замолчала и тоже покраснела, только уже от стыда – неужели она ошиблась? Вот так глупо, повинуясь внезапному порыву, вывалила на близкого человека свои подозрения. Точно утренняя метель пробралась в голову, смешав и запорошив все мысли. Тетя Катя была искренне удивлена и обижена таким заявлением. Теперь она хмуро уставилась в окно и о чем-то размышляла. Прошло несколько очень тихих минут, прежде чем Саша решилась извиниться.
– Простите. – Она попыталась заглянуть тете Кате в глаза. – Я просто не могу предположить, кто еще может быть моим братом?..
Тетя Катя рассеянно закивала.
– Ничего, ничего, – скороговоркой произнесла она. – А ты точно не придумала эту историю про старшего брата?
Саша сжала губы и отрицательно замотала головой – мол, никакой ошибки тут нет.
– Но как же так! – сокрушалась тетя Катя. – Я знаю твою маму практически с рождения. Мне казалось, мы обо всем рассказывали друг другу, делились самым сокровенным. Вся ее жизнь проходила на моих глазах…
– Вся-вся-вся? – Саша надеялась обнаружить хоть маленькую зацепку.
– Конечно! Хотя… – Тетя Катя потирала пальцами виски. – Хотя было около полугода, когда мы расставались…
Саша замерла. По выражению лица тети Кати было понятно – она сопоставляет какие-то факты – глаза бегали, будто ища опоры.
– Расскажите мне про эти полгода! Прошу, расскажите! – отчаянно взывала Саша. – Мне это очень-очень важно! Я не уйду отсюда, пока не расскажете!
Тетя Катя встала со стула и начала мерить широкими шагами узкую комнатушку, а потом, будто приняв важное решение, сказала:
– Я могу рассказать только то, что знаю, не больше. И то лишь потому, что боюсь отпускать тебя с такой суматохой на душе. Жаль, твоей мамы сейчас нет рядом, – тетя Катя глубоко вздохнула и погрузилась в воспоминания. – Это было в тот год, когда не стало твоего деда. Вашей семье пришлось тогда очень нелегко. И бабушка, и мама места себе не находили. Но жизнь продолжалась – чтобы как-то развеяться, они уехали на все лето отдыхать в Крым. Мы с твоей мамой регулярно переписывались, она рассказывала про жаркие дни и теплые южные ночи, про то, как семья потихоньку привыкает к новой жизни. И про то, что ее мама, оказывается, была в положении. Отец ушел, оставив им взамен другого человека – своего сына. В Истру они вернулись лишь в конце октября. Вместе с новорожденным Мишей…
– И сколько же тогда было маме? – Саша пыталась вспомнить год смерти деда и разницу в возрасте мамы и Миши.
– Всего лишь пятнадцать, – пожала плечами тетя Катя и почему-то всхлипнула. – Она тогда усердно наверстывала первую четверть восьмого класса. А я помогала, как могла. Вместе мы радостно нянчили Мишу. Ее брата…
Саше показалось, что вся эта маленькая гримерная, весь этот разговор – лишь странный сон. Факты сталкивались и разлетались в разные стороны, точно бильярдные шары. Только вокруг были не сон и не игра – это жизнь сводила счеты со своими жильцами. И выходило так, что ее братом скорее всего был тот, на кого она и подумать не могла…
– Выходит, Миша не дядя мне, а брат?
– Ой, не знаю, девочка моя. Не знаю. – Тетя Катя была в смятении. – Тебе надо об этом с мамой поговорить, а не со мной.
– С мамой я не могу! – выкрикнула Саша. – Она не хочет со мной разговаривать!
Тогда тетя Катя обняла ее мягко и ласково, и Саша почувствовала себя завернутой в теплые перины. Они сидели минуту за минутой, и каждая думала о своем. Тетя Катя о том, как она любит своих сыновей. А Саша о том, что бы она сделала, появись у нее сейчас, в пятнадцать, ребенок…
– Только не делай поспешных выводов, – шепнула тетя Катя, когда Саша немного успокоилась. – Все как-нибудь разрешится. Поговори пока с бабушкой, что ли. Но не думай, что я выпущу тебя отсюда до конца спектакля. Посиди тихонько, остынь. А потом Димка проводит тебя домой.
Но как можно было остыть, если все нутро жгло от этих загадок? Будто бы огненный шар катался от желудка к горлу, от чего хотелось кашлять и пить. Влив в себя несколько стаканов воды, Саша стала переваривать свой огненный шар – внутри все бурлило и кипело. А в висках прыгали слова: «Никита не мой брат! Никита не мой брат!» Но и это не приносило радости. Обманутая любовь не откликалась, молчала. Неужели от нее уже ничего не осталось?..
Когда за стеной утих шум аплодисментов, в гримерку вихрем влетел Димка. Еще бледный от страха, но уже радостный от того, что спектакль успешно завершился, он козлом скакал по комнате, пытаясь в междометиях выразить впечатления от спектакля и своей первой роли:
– Вот так история! Черт возьми! Я – шасть, а он – мяу-мяу! Ну и ну! Забабахали таки! Эх! – Потом проскакал еще раз от окна до двери и прикончил тираду ликующим. – Ха!
Саша смотрела на него и почему-то думала: «А все-таки жаль, что Димка не мой брат».
– Переодевайся и проводи Сашу домой. – Тетя Катя гордо потрепала сына по голове. – Поможешь донести обратно те лыжи, что у тебя на ногах.
Только тут Димка заметил примостившуюся в уголке Сашу. Застыв, он молча закивал головой – междометия закончились.
Как только Саша и Димка вышли из Дома культуры, к ним подскочил тот самый суетливый мальчишка, что весь спектакль прыгал с кресла.
– Паж! Паж! – продолжал подскоки вокруг новоявленного артиста паренек. – Дяденька паж, дайте автограф!
Саша не смогла сдержать улыбку – обращение «дяденька» никак не вязалось с образом Димки. Хотя, наверное, мальчишке лет семи он и вправду казался совсем взрослым. Пока Димка нехотя, со стеснением, выполнял просьбу парнишки и расписывался на его программке, Саша все думала – а зачем нужны все эти автографы? Она никогда не понимала: кому это надо охотиться за чьим-то росчерком? Известным людям и шагу не ступить из-за этой привычки любителей автографов обзаводиться чужими письменами. Или это такая форма взаимной зависимости, когда одни непременно хотят унести чью-то подпись, а другим – кровь из носа, как надо черкануть пару строк на долгую память. Вот так встретятся два чужих человека, чтобы разойтись через миг, и лишь молниеносный росчерк протянет ниточку между их судьбами. Бездушный немой росчерк. Только вот Димка, очевидно, еще не испытывал жажды оставлять следы в чьей-то жизни – очень ему было неловко. Зато парнишка возрадовался, будто эта роспись сулила ему несметные богатства. Ликуя, он понесся к матери:
– Мне дяденька паж подписку дал! – размахивал он программкой. – Бабушка мне за нее чипсов купит: она такие собирает!
