Лесли Шнур - Он, она и ...собака
А может, она готова встретиться с ним только потому, что считает его Дэниелом! Дэниелом с фотографий, с гламурной квартирой, с показательной собакой?
Кстати, как она узнала, что Дэниел — адвокат? Может, болтун-привратник Пит проговорился? Или прочла сообщения на автоответчике или почту, или по множеству мелочей в квартире догадалась? Хорошо, что он осторожен и скрывает свои подлинные имя и профессию. Но она рылась в шкафу. Открывала футляр с тромбоном. Брала в рот мундштук. Лежала в его ванне. Кто знает, на что еще способна эта Нина? Может, для нее нет барьеров?
Единственное, в чем он был уверен, — в следующий раз он хочет лежать в этой ванне вместе с ней.
Когда Нина закончила прогулку с собаками и развела их по домам, ее ноги кровоточили в семи местах. Три ранки на правой ноге, четыре на левой. Сидя на краю кровати, она промывала их перекисью водорода, заклеивала пластырем и размышляла, какая же она все-таки идиотка, а Сэм преданно вылизывал ей пятки. Да, Дэниел обратил на нее внимание — надо быть Хелен Келлер[15], чтобы ее не заметить, — но ему известно о ванне. И о тромбоне.
Но он ведь пригласил ее на свидание. Она сумела этого добиться. «Теперь постарайся не изгадить все дело!» — критически заметила она, как будто была собственной мамочкой.
Нина сделала глубокий вдох, припоминая мускусный запах футболки в его шкафу.
Глава 13
Вечером Клэр пришла к Нине на ужин. Они ели зажаренного на гриле окуня, персики, кукурузу, запивали «короной» с лаймом. Облокотившись на кирпичный парапет, они смотрели, как толпы людей с пледами, корзинками для пикника шли в парк послушать в исполнении Нью-Йоркского филармонического оркестра Моцарта, Шуберта и, конечно же, Пятую симфонию Бетховена как финал шоу фейерверков. Подруги слушали ночь — над головой низко и шумно летали вертолеты, на улицах внизу завывали сирены, звучала музыка — и наслаждались ароматом свежего ночного ветерка.
— Он играет на тромбоне, — сообщила Нина.
— Да ты что? — удивилась Клэр. — Ох, что случилось с твоими ногами?
— Новые босоножки. Я нашла инструмент в его шкафу.
— Эй, тебя арестуют. А потом посадят в тюрьму и заставят носить оранжевый комбинезон, и тебя изнасилует…
— Правда?
Клэр расхохоталась:
— Беззубая шестидесятилетняя старуха с татуировкой на плече «Кто твой папочка?»!
— Расскажи мне о прослушивании.
— Ты должна прекратить это, — сказала Клэр. — Серьезно. Это неправильно.
— Я понимаю. Но… — Нина решительно повернулась к подруге. — Неужели это действительно настолько дурно? Я просто чуть-чуть шпионю.
— Ты очень много шпионишь.
— Хорошо, пускай много. Неужели ты этого не делала в юности, когда подрабатывала нянькой?
— Тринадцать лет и тридцать пять — большая разница. В тринадцать от нас можно ожидать подобных выходок. И мы толком не понимали, в чем именно копаемся. А ты как подросшая версия Шпионки Гарриет[16]. Когда шпионит ребенок, это забавно, в случае со взрослым это ужасно. Кроме того, припомни, сколько неприятностей у тебя уже было.
— Сейчас я немного старше.
— Лет на двадцать. Это…
— Это кое-что…
— А позволь узнать: как бы ты чувствовала себя, если…
— Ужасно. В ярости. Уязвленной.
— Так оно и есть.
Подруги помолчали, прислушиваясь к звукам оркестра, разносящимся над деревьями.
— Нина, как бы это помягче сказать… Подними свою задницу и сделай что-нибудь со своей жизнью. Возвращайся в издательство. Тебе же нравилось…
Короткий взгляд в ответ.
— Ты эту работу не ненавидела. И она нормально оплачивалась.
— Не так нормально, как эта.
— Но это не работа. И определенно не нормальная жизнь.
— Я счастлива. Или это не в счет?
— Ты не счастлива. Ты просто не несчастна.
Нина вспыхнула:
— Почему мы говорим об этом всякий раз, как встречаемся? Моя жизнь? А твоя? Непохоже, чтобы ты получила наконец ту звездную роль, которой, по-твоему, заслуживаешь.
Клэр яростно взглянула на Нину:
— С твоей стороны это подло. Я произношу все это только потому, что люблю тебя.
Нина молчала, мучаясь тем, что она сказала Клэр, и злясь из-за того, что не находит в себе сил извиниться.
— Мне нужно время, чтобы разобраться. Я не собираюсь всю жизнь оставаться собачьей нянькой. У меня есть мечты. И цели. Что ты об этом думаешь?
— Думаю, ты боишься.
— Я? Чего?
— Привязанности к чему-либо и стремления к этому. Боишься сказать «Да, этим я и хочу заняться» или «Вот такой я хотела бы видеть свою жизнь». Потому что боишься, что не справишься. — Нина молчала, и Клэр продолжила: — Ладно, расскажи мне о своих мечтах и целях.
Нина прошептала:
— Я не знаю.
— Неправда! Конечно же, знаешь, но дрейфишь, тебе слабо.
Последнее вывело Нину из себя.
— Ладно! — заорала она. — Я хочу того, чего и все, — любви, уважения, успеха, детей, всего! Весь комплект!
— Нина, я люблю тебя, сейчас и всегда, ты знаешь, — начала Клэр.
— Да, я лю…
— Но это полная чушь, — закончила она.
И Нина улыбнулась. За это она и любила Клэр. Та думала так же, как и она, самовлюбленная Нина.
— Я не знаю!
— Чего? Что все это чушь собачья?
— Я не знаю, чего хочу, — заявила Нина. — Можно так пожить некоторое время? Могу я убить немножко времени, гуляя с собаками, ведя себя предосудительно, очень пло-о-о-о-охо, в чужих квартирах?
— Немножко времени убить ты можешь, но должна прекратить вести себя пло-о-о-охо, — передразнила Клэр, вызвав у подруги приступ смеха. — И пора начать думать о будущем.
— Что-нибудь произойдет само. Я точно знаю. Моя жизнь всегда менялась именно таким образом. Когда я искала работу в журнале, мне позвонили, в «Рэндом» нужен был копирайтер. Там мне вскоре надоело, но уходить я не собиралась. Тут ты решила ехать в Лос-Анджелес. Мне везет в жизни. Я никогда не была творцом собственной судьбы.
— Это грандиозная куча собачьего дерьма — как из-под немецкой овчарки миссис Джут.
— Нисколько. Скорее как из-под таксы Кратчфилдов.
Подруги расхохотались, провожая взглядом вертолет, а оркестр внизу наяривал Бетховена.
— А твои композиции? Они поразительны. Ты не пыталась…
— Я делаю их для забавы! Знаешь, что такое «забава»? — Нина лукавила.
— Их надо показывать. Я не слишком разбираюсь в искусстве, но точно знаю, что они самобытны и чудесны.
— Ты моя подруга, и ты меня любишь. — Нина положила руку на плечо Клэр.
— Да. Но сейчас говорю правду. Так что молчи и слушай.
