Лесли Шнур - Он, она и ...собака
— Не могу сказать, чтобы я многое потеряла. В отличие от мамы. Я лишила ее возможности хвастаться перед приятельницами.
— Вы ужасная дочь!
Ей пришлось посмотреть на него, дабы понять, шутит он или нет. Шутил. Она улыбнулась в ответ.
— Вы, должно быть, неплохо зарабатываете. Сумму, которую, к примеру, я вам плачу, умножить на сколько? У вас ведь куча собак, да? И за всех вы получаете наличными?
— Я неплохо зарабатываю.
— Чистый доход. Наличными. Любой налогоплательщик позавидует.
— А вы? Вы ведь адво…? — Она не успела остановиться.
Он улыбнулся, и при этом его глаза превратились в две узкие щелочки.
— Говорите, смелее. Это ведь не ругательство. Повторяйте за мной: адвокат. Ну, давайте же.
— Адвокат, — повторила она, и оба рассмеялись.
— Откуда вы знаете? — поинтересовался он, хотя прекрасно знал откуда.
— Ну… э-э… просто угадала. Вы похожи на адвоката. Сид — типичная собака адвоката. Ваша квартира, то есть та ее часть, что видна, выглядит как типичное жилище адвоката.
— Интересно, какая же часть жилища позволяет сделать такие важные заключения?
— Ваша прихожая.
— Не забудьте мою ванную и…
— Это все. Я не видела…
— Коридор, ведущий из прихожей в ванную, ах да, и спальня, через которую вам пришлось пройти, чтобы попасть в ванную.
Нужно было остановить его, как-нибудь отвлечь.
— Да, ванна, душ и туалет. Они оказались коварными предателями. Как будто хором прокричали «адвокат»! — Она вновь рассмеялась. — Совсем забыла про ванную.
— Хм, а я нет, — улыбнулся он.
Добравшись до конца восточной части, у поворота к западной, собаки радостно заволновались в предвкушении возвращения домой. Нина и Дэниел сосредоточились на обязанностях и заговорили вновь лишь несколько минут спустя.
— И мой тромбон, — заявил Дэниел.
— Что?
— Я сказал — мой тромбон.
Нина почувствовала, как сердце ее заколотилось в ритме джазового барабана.
— Вы… э-э… играете на тромбоне? Некоторое время он молча смотрел на нее. Секунды тянулись, как часы, и наконец он спросил:
— Вы любите джаз?
— Конечно. Думаю, да. — Маленький тамтамчик в ее сердце сменился огромным басовым барабаном. Он определенно собирался либо пригласить ее куда-то, либо разоблачить.
— А как вы думаете, вам хотелось бы сходить со мной послушать Слайда Хэмптона? Он потрясающе играет на тромбоне. А вы ведь любите тромбон.
Последняя фраза прозвучала не как вопрос, поэтому она не стала отвечать.
— Я и не представляла, что существуют джазовые звезды-тромбонисты.
— Существуют выдающиеся тромбонисты, но не звезды. Труба, саксофон — разумеется, но тромбон никогда не получал того, что по праву заслужил. Тромбон — инструмент, хранящий свою тайну. Для французского рожка написана классическая музыка, для трубы есть духовые оркестры и марши, труба и саксофон звучат повсюду, постоянно. Но тромбон? Забытый инструмент, тихий, душевный, духовный брат трубы…
Его страстность завораживала.
— Ну как, хотите послушать? Их там пять — Хэмптон собрал квинтет. Это будет необычайно. Я подумал, поскольку вы испытываете такой интерес, возможно, вам захочется послушать.
— Э-э… да, конечно, но… то есть я вовсе не испытываю…
— Сегодня вечером?
— Сегодня? — Подумав секунду, она вспомнила кое-что и с досадой хлопнула себя по бедру. — О нет, сегодня вечером не могу!
Клэр должна прийти в гости, а она никогда не жертвовала подругой ради парня. Даже такого парня.
— Хорошо, тогда завтра? Они выступают несколько дней. Первый выход в девять. Мы могли бы сначала поужинать.
О Боже! Господи Иисусе! О да! Солнце едва поднялось над верхушками деревьев, и она почувствовала на лице тепло солнечных лучей. Собаки радостно фыркали, нюхая свежий утренний воздух, и будь она чуть наивнее, могла бы сказать — да, это и есть жизнь! Отличное утро. Смотреть! Видеть! Жизнь кажется бесконечной!
— Что ж… — Это все, что она смогла выговорить. Они уже добрались до западной оконечности парка.
— Ваше «что ж» можно воспринять как «да»?
— Что ж, ладно, — повторила она.
— Я считаю это согласием. Заехать за вами? Нужно было думать быстро: очень не хотелось, чтобы свидание стало, так сказать, «поцелуем смерти».
— Может, встретимся прямо там?
— А вы точно найдете? Семь — одиннадцать, север, маленькое уютное местечко. В семь тридцать пойдет?
— Семь — одиннадцать? — Она смутилась и покраснела, устыдившись незнания Виллиджа.
— Угол Седьмой авеню и Одиннадцатой улицы, — улыбнулся он.
Она кивнула.
— В семь тридцать, — повторила Нина, не выходя из восторженного, пугающего, окончательного ступора.
— Отлично. А сейчас мне нужно идти. Некоторым, как известно, приходится зарабатывать на жизнь. — Он улыбнулся, поддразнивая. — Просто шутка. — И чуть коснулся ладонью ее руки. — До завтра, да? Ночь тромбонов!
Нина погладила место, которого касалась его рука, и протянула:
— Ага…
И мгновенно превратилась в озабоченную свиданием, помешанную на нем и страдающую «свиданофобией» идиотку. Она взгромоздила свидание с Дэниелом на головокружительно высокий пьедестал, сравнимый по высоте разве что с Эверестом, на такой высоте даже трудно дышать. Один неверный шаг — и падение. К любви и/или смерти.
А Дэниел с Сидом развернулись и побежали дальше, вскоре совсем скрывшись из виду. Впрочем, у Нины было время обернуться, чтобы посмотреть, как двигается под шортами его тело, на его мускулистые ноги и плечи, а потом глубоко вздохнуть, прикрыть глаза и представить, как он обнимает ее, целует и….белый собачий батальон быстро привел ее в чувство, и они засеменили по домам.
Он несся быстрее ветра, будто и не было пяти миль позади. И чувствовал душевный подъем, хотя едва ли понимал, что это такое; в последний раз подобное он испытывал только в колледже. И волнение, хотя и в этом не разбирался — так давно не позволял себе отдаться на волю чувств. Какая странная женщина, думал он. Но такая прекрасная в окружении белых собачек. Что-то в ней — сильные руки, очаровательные глаза, губы, неожиданная ранимость, открытость — поражало и лишало разума. О, это ведь не то, что он думает, правда? Не сейчас, не в роли Дэниела, не с этой чокнутой девчонкой, настоящей извращенкой-вуайеристкой, уклоняющейся от налогов. Он готов был либо влюбиться в нее, либо арестовать, либо и то и другое вместе. В последний раз, когда с ним произошло подобное — влюбленность, не арест, — все закончилось очень плохо. И тогда он был самим собой. Надо подождать, пока она узнает, кто он такой и чем занимается. Юрист — уже само по себе плохо. Но агент Налогового управления? По собственному опыту он знал: если женщина заранее осведомлена о ситуации, она со временем может с этим свыкнуться, но от сюрприза подобного рода ей не оправиться никогда.
