Ольга Николаева - Ненормальная (СИ)
И понял, что ничего не знаю о жизни, однажды вернувшись домой на пару часов раньше. Безумно был рад, что ты в этот день не сбежала, а милостиво осталась у меня, пообещав дождаться. Хотя, зачем себя обманывать? Просто выспаться хотела. А я свернул все дела, какие только мог, и на всех парах летел к тебе, такой одинокой (ну, так мне казалось).
Грохот басов был слышен на первом этаже. Еще поморщился от мысли, что тебя это, наверное, уже достало за день. И сбежать не можешь, потому что ключи не оставил. Конечно, конечно - забыл. Совсем не потому, что боялся тебя не застать у себя дома.
Но приближаясь к своей квартире, понял, что басы гремят у меня. Соседи, наверное, решили, что парень совсем кукушку потерял, но мне уже было параллельно. Зашел, прикрыл дверь - никто не выскочил мне навстречу (а я-то уже напридумывал, нарисовал картинку), прошел в комнату и застыл:
Не помню уже, что ты там слушала, но даже сейчас представляю выражение лица: чистый экстаз. Под что-то кричащее и оглушительное, ты тихо подпевала. При этом жило все твое тело: пальчики словно наигрывали на клавишах, ноги отбивали ритм, спина изгибалась, как в танце.
Я впервые увидел, каким спокойным и умиротворенным бывает твое лицо, и какой радостью может светиться, даже с закрытыми глазами. Позже я понял, что слушать ты любишь именно так. И все, что приносит тебе кайф, предпочитаешь делать с сомкнутыми ресницами. Почему? На этот вопрос ты всегда пожимала плечами и говорила, что это объяснить невозможно. Нужно просто ощущать. Ну да, тебя послушать - так все в этой жизни просто.
Мелодия закончилась, началась другая. Прослушав несколько нот, ты нахмурилась, протянула руку к ноутбуку и остановила, все еще не замечая меня. Включила следующую, так же вдумчиво оценила, приподняв бровь, что-то там подкрутила, настраивая звук, и довольно откинулась головой на диван. Ну да, ничего удивительного: где ж еще сидеть, как не на полу? Ты же не любишь кожаную мебель. Именно из-за тебя этот шикарный диван уехал к отцу на дачу, вызвав всеобщее удивление: красавцу не было и года. А его место занял другой, раньше и не посмотрел бы на него, но что-то дернуло, мысль, что этот должен тебе понравиться. Ждал восторгов, услышал лишь емкое "круто, этот намного удобнее". Все в твоем вечном, сдержанном стиле.
Куда девалась тогда твоя сдержанность, куда улетела задумчивость, которая вечной печатью лежала на лице? Заставляла пытать мою душу вопросом: что навеет на этот раз? Какой заворот мозгов мне грозит?
Ты кайфовала в полном одиночестве. В тот момент я поверил словам, что скучно тебе бывает в толпе, одной - никогда. Даже во время секса мне редко удавалось поймать тебя на чем-то подобном. А видит Бог, я старался. Начал ощущать себя неполноценным, от того, что одной тебе лучше, чем со мной. И старался хоть одним глазком заглянуть туда, в этот мир, где тебе совсем не одиноко.
Позже понял, что так бывает не только от музыки: начал ловить моменты, когда ты замирала от восторга, и кричала "Дима, как круто, смотри!". А я вглядывался и не понимал: что может быть такого интересного в тысячах тонн воды? Особенно, если ты не умеешь плавать? Но тебе снова было пофиг, я видел, как впитываешь эти ощущения, как забираешь их, втягиваешь в себя. Зачем? Наверное, чтобы потом радовать себя воспоминаниями. Ребенок? Иногда становилась похожа. Или так близка была к детям, живущим по правилам, еще не испорченным взрослыми?
Скорее, инопланетянка. Странная женщина из другого созведия. Попала сюда случайно, да так и не нашла обратной дороги. Или осталась из любопытства. Из научного интереса. Все время казалось, что ты не просто смотришь на мир, а наблюдаешь. И меня изучала, смотрела всегда чуть прищуренно. Рассказы про близорукость - прикрытие. Но старалась при этом остаться в стороне, с извечным вопросом "да что вам надо от меня, люди? Оставьте меня в покое, ведь я вас не трогаю".
Все эти мысли пришли потом, когда настало долгое безвременье - без тебя. Много чего обдумал и вспомнил, изводясь тоской, неприкаянный. И убеждал себя, что такие, как ты, пришибленные - только к беде. Не много таких, но даже из любопытства подходить близко не стоит: перемкнут мозжечок, поменяют тебе что-то в рецепторах, и вот - возьмите, еще один больной. Неизлечимый. Еще одно бюджетное место в клинике для тихих психов.
А тогда решил для себя, что весь изойдусь, все силы потрачу, но заставлю тебя улыбаться вот так же и мне, а не только лишь своим мыслям; как всегда, жадный, хотел, чтобы только мне и ради меня ты вот так радовалась. Наивный. Ломился захватчиком туда, где вообще появляться не стоило. Всего-то и нужно было: убедить, что снаружи не страшно, и можно выйти ко мне, и я не разрушу, не разгромлю то, что так бережно ты там выстраивала.
Во всяком случае, мне так казалось...
Глава 16.
Оказалось, что просто касаться губами, нежно трогать скулы, лоб, подбородок - вот предел человеческих мечтаний. Во всяком случае, мозг советовал остановиться, опасаясь короткого замыкания. Мозгу, конечно, виднее, но кто бы его послушал, зная, что вот оно все перед тобой: это хрупкое, нежное, сладкое... Руки не знали, за что ухватиться, чтобы сдержать себя от падения, и потому просто сжимали, ласкали, сминая, снимая одежду. Наверное, стоило бы помедленнее: затаясь, разглядывая, впитывая, запоминая. Но память уже была перегружена: на сотню лет хватило бы воспоминаний, как нежно, но слишком уверенно, чтобы остановиться, он захватывал женщину, не желавшую сдаваться. Где-то в районе позвоночника сквозила уверенность, что просто застал врасплох, выбил из колеи, потому и сдалась так легко, без боя. Или сама захватила? Кто б его знал тогда, да и незачем было. Хотелось лишь знать, какова на вкус ее кожа, и собрать все мурашки, что вдруг пробегали по ее спине, и перебрать позвонки, такие трогательные, как у ребенка. Он забыл вообще, что нужно делать, и о том, что такое техника. Десятилетия опыта оказались ненужными. Осталось лишь жадное любопытство: познать, наконец, какая она? Что еще таится в этом маленьком теле, какой нераскрытый секрет, что тянет к себе магнитом?
И руки бродили, замирая вдруг там, где раньше так часто застревал его взгляд: на запястьях, на шее, на тонких щиколотках. Если бы кто-то раньше сказал, что он будет вести себя как мальчишка, который толком не знает, что делать - расхохотался бы в лицо. А сейчас оказалось не до смеха. Страшно было хоть что-нибудь пропустить, не рассмотреть, не прочувствовать. Не успеть поцеловать эту ямочку, что спряталась под лопаткой, и не ощутить, как эта спинка целиком умещается в руки: вся, от затылка до ягодиц. И понять, как удобно укачивать ее всю на руках, совершенно не чувствуя тяжести. Накрыло каким-то неведомым чувством, будто все это - в первый раз. И, возможно, в последний. И нужно забрать от него все, что можно, чтобы оставить хоть что-то на память. Потому он как будто и не спешил, и тут же несся на всех парах, то затихая, то снова слетая с рельсов.
