Александр Трапезников - Подари мне жизнь
Константин отшатнулся от него, как от чумного, и поспешил в административный корпус. Нес он туда заявление об уходе. В приемной Красноперова секретарша передала ему направление в мединститут.
— Геннадий Васильевич подписал, — сказала она. — Хотя зачем тебе теперь учиться? Ты же миллионер. Сколько, интересно, это будет в баксах? А почему именно в Израиль, места лучше не нашел? Отправлялся бы сразу во Флориду.
— Ты, Галина, тоже башней накренилась? — совсем опешил Константин. — Или вирус какой по больнице бродит? Геннадий Васильевич у себя?
— Проходи, он с тобой сам поговорить хочет, — ответила секретарша и заиграла на клавиатуре компьютера.
Главный врач поглядел на Костю со стариковской суровостью, заявление прочитал, но подписывать покуда не спешил.
— Почему? — коротко спросил он.
— Так складываются обстоятельства, — уклончиво ответил санитар.
— А мне говорили, ты в Израиль лыжи навострил. Деньги какие-то большие выиграл. Чуть ли не целое состояние. Так пожертвуй на старый корпус, там крыша течет.
— Насчет денег — брехня! — сказал Костя, уже начиная догадываться, откуда ветер дует. — Это вам, наверное, Галочка на хвосте принесла? Есть тут у нас один шутник-выдумщик, романы по ночам пишет. А вот что касается Израиля — правда. Но у меня сын лейкозом болен. Нужна операция. Пересадка костного мозга. А там бесплатно.
— Понимаю. Причина уважительная, — Красноперов побарабанил по столу пальцами, задумался. — Не знаю даже, чем тебе и помочь. Попробую связаться со своими друзьями. Один из них подобные операции здесь делает, другой — там, в Тель-Авиве. Что-нибудь придумаем. Если не получится тут, тогда, конечно, поезжай. А пока оформляй документы на выезд, дело это хлопотное. И вот еще что. Поступай-ка ты, братец, не в медицинский, а в менделеевский, на химию. На заочное отделение. Если уедешь в Израиль, то, когда вернешься, переведем тебя в мед. Так-то оно лучше будет.
— А если — не вернусь? — спросил вдруг Костя.
Главврач посмотрел на него в упор и усмехнулся.
— Вернешься, куда ты денешься? Такие, как ты, — всегда возвращаются. Им на чужбине плохо.
Константин решил быть с Красноперовым откровенным до конца.
— Геннадий Васильевич! — произнес он, набравшись духа. — Мне предложили работу в одном денежном месте. А бабки позарез нужны! Один дифлюкан для сына полторы тысячи баксов стоит. Я еще и поэтому решил уволиться.
— Что за место? — поинтересовался главврач.
— У Мамлюкова.
— У этого прохиндея? — Красноперов даже поморщился от досады. — Имени его слышать не могу. Всю нашу фармацевтику развалил, а на обломках свою империю создал. Да только фасад-то у нее фальшивый, картонный. Это — страшный человек, я тебе честно говорю. По нему не только тюрьма, гильотина плачет. Сколько уже людей от его липовых лекарств погибло! А теперь вот пытается протащить на рынок методон.
— Что это? — спросил Костя.
— Отрава. Уверяют, что он снимает наркотическую зависимость от героина. Прекращает ломку. А на деле — все наоборот. Человек привыкает к методону за два-три приема. И уже не может без него жить, бежит в аптеку и отдает за него последнее. Такой же наркотик, как и все прочие.
— Почему же его не запретят?
— У Мамлюкова большие связи и в Минздраве, и в Госдуме. Пока вопрос о методоне открыт, но, боюсь, вскоре он появится на всех аптечных прилавках. Да мы в медицинской академии уже несколько открытых писем подписали — и в газеты, и в Кремль, и в Думу — все без толку! Сильное лобби. Тут крутятся огромные деньги, бешеные, несравнимые даже с оборотом простых наркотиков и торговлей оружия. Кому-то очень хочется заработать миллиарды долларов и посадить всю молодежь России на иглу. Сказано же: не надо воевать со страной, такой, как Россия, достаточно лишь развратить и оглупить ее молодое поколение. Тогда приходи — и забирай все голыми руками.
Константин, выслушав Геннадия Васильевича, даже крякнул от изумления.
— Прямо какой-то заговор! — вырвалось у него.
— Дело тут не в масонах, а в элементарном отсутствии совести, — усмехнулся главврач. — Когда на кону стоят огромные барыши такие, как Мамлюков, и мать родную в землю закопают и спляшут на ней. Хоть «барыню», хоть «гопак», хоть «семь сорок». Что прикажут.
— Хорошо, что вы мне об этом рассказали. Тогда я, конечно же, к Мамлюкову работать не пойду.
Красноперов посмотрел на него очень внимательно и неожиданно произнес:
— Нет, напротив, иди. Даже отлично, что тебе поступило такое предложение. Иди и внедряйся. Ты мне можешь там очень понадобиться. Мне и всей нашей медицине.
— Понимаю, — сказал Костя. — Мне с детства нравился Штирлиц.
Он даже потер руками от удовольствия.
— Только не переусердствуй там, — усмехнулся главврач. — Дело это серьезное и весьма опасное. Мамлюков шуток не любит. А то наделают из тебя таблеток и расфасуют по коробочкам. Держи связь со мной и самостоятельных действий не предпринимай. Тебе предстоит очень трудная работа — среди стаи волков казаться таким же волком. А ты парень честный, это у тебя на морде написано. Извини, на лице. Я тут огрубел несколько. Представляешь, поставщик «утки» прислал, а они с дырками, срать нельзя! Наверное, такой же мамлюков, только масштабом помельче! Передушил бы их всех, гадов!
Он взглянул на заявление и отодвинул его.
— Подписывать пока не буду. Я тебя в бессрочный отпуск отправлю. Считай, что выполняешь особое спецзадание на благо Родины.
— Есть, мон дженераль! — козырнул Костя и встал.
— Вольно! — махнул рукой Геннадий Васильевич. — А теперь ступай, мне с этими чертовыми «утками» разбираться надо.
Константин гнался за Митей по больничному дворику и кричал:
— Я тебе покажу джек-пот! Я тебе засуну кое-куда двести сорок два миллиона!
Наконец он догнал приятеля и повалил его на траву. Митя запросил пощады. Костя тоже упал навзничь и раскинул руки. Он смотрел в светлое ясное небо, по которому плыли маленькие курчавые тучки, похожие на заблудившихся в бесконечной высоте барашков. «Вот и я также заблудился, — думал Костя, — только здесь, на земле… Что теперь делать? Впереди — полная неопределенность, Антошка, Ольга, Рита… Институт, Израиль, Россия, Мамлюков этот. Совесть, честь, деньги, баксы, любовь, жизнь, смерть… Все смешалось, как в том дурацком доме Облонских, и до сих пор никак не размешается!»
— Знаешь, Митя, — произнес он. — Ты мой настоящий друг. Поэтому я тебе открою одну страшную тайну.
— Какую? — спросил тот, доставая тут же блокнотик и карандаш.
— Запиши, запиши, — улыбнулся Костя. — В романе пригодится. Жизнь, Митя, прекрасна и удивительна, потому что в ней есть место подвигам и приключениям. Но даже если бы в ней и не было места ни тому, ни другому, она все равно бы оставалась прекрасней и удивительней смерти.
