Пенни Винченци - Злые игры. Книга 3
— Это я-то трудная и самонадеянная! — воскликнула Шарлотта. — Гейб Хоффман, вам бы стоило посмотреть на самого себя! Я никогда не встречала более трудного и самонадеянного человека, чем ты… О господи, что я говорю, что я делаю?
Она подошла к двери, заперла ее и встала, прислонившись к ней спиной и глядя прямо на Гейба. Пиджак он снял еще раньше и теперь стоял в мятой рубашке, лицо у него глубже, чем обычно, прорезали морщины, волосы тоже были всклокочены сильнее обычного. Он все еще хмурился, однако взгляд его немного смягчился.
— Не знаю, что и сказать, — проговорил он.
— И я тоже не знаю, — ответила Шарлотта.
Гейб сделал шаг вперед и остановился, глядя на нее сверху вниз, с высоты своего роста. Теперь он был совсем близко, она вполне могла бы дотронуться до него; Шарлотта протянула было руку, но ей все-таки не хватило смелости сделать это, и рука ее бессильно упала.
— О господи, — произнес он и, взяв руку Шарлотты, повернул ее ладонью вверх и поцеловал. Очень неторопливо, нежно. Шарлотта прикрыла глаза, чувствуя, как растекается по всему ее телу жаркое, жгучее желание. Гейб обхватил ладонями ее лицо и поцеловал ее прямо в губы. Рот у него был крупный и мощный, с очень сильными губами; Шарлотта ощутила, как кончик его языка не спеша ищет встречи с ее языком, и ответила на его поцелуй — сначала мягко, нервно, потом все более энергично и настойчиво. Она по-прежнему была ошеломлена и потрясена, практически не в состоянии сдвинуться с места.
Гейб обнял ее и притянул к себе. Он целовал ее все более страстно, снова и снова шепча ее имя; руки его принялись ласково поглаживать ее по спине, немного задержались на талии, постояли там, потом двинулись ниже, на ягодицы. Она крепче прижалась к нему, проснувшееся в ней желание казалось ей теперь живым существом, которое стремилось на свободу, рвалось навстречу Гейбу; Шарлотта ощутила, что и Гейб отвечает на это ее желание; оторвавшись от него, она чуть отстранилась и улыбнулась, глядя ему прямо в глаза.
— Слава богу, что у меня тут есть ковер, — вздохнула она, опускаясь на этот ковер и протягивая руки навстречу Гейбу.
Он принялся расстегивать ее блузку; она резко села, нетерпеливо стянула с себя блузку, а заодно и лифчик и снова улеглась, не сводя глаз с Гейба. Стоило только кончику его языка коснуться ее груди, как соски ее напряглись, напружинились, стали тверже; его язык дразнил ее грудь, играл с сосками, и Шарлотта чувствовала, как жар, горячий жар, зарождавшийся от этих ласк в ее груди, растекался оттуда по всему телу, проникал в самые его глубины, вызывая везде, куда он доходил, приятную сладкую боль. Гейб оторвался от нее и принялся раздеваться сам; теперь он стоял уже полностью обнаженный. Шарлотта смотрела снизу вверх на его большое и сильное мускулистое тело, на темные волосы, покрывавшие грудь и руки, на плоский твердый живот и торчащий пенис, далеко выдававшийся из окружавшей его бурной растительности, и стонала, стонала от ожидания, от удовольствия и оттого, что до сих пор ей не верилось, что все это действительно происходит с ней.
Он опустился рядом с ней на колени, стянул с нее юбку, а за ней трусики; снова начал целовать ее в грудь, в губы, плечи, шею, целовать лихорадочно, будто торопясь куда-то. Затем поцелуи его перешли ниже, на живот, на бедра; он очень медленно и плавно, мягко опустился на нее, и она ощутила его прикосновение — одновременно и ласковое, и возбуждающее, и приятно-дразнящее. «Я люблю тебя, Шарлотта», — повторил он, и она вдруг, вскрикнув, рванулась ему навстречу, и он мгновенно оказался в ней, вошел в нее, заполнил собой ее всю, вызвав у нее ощущение невероятно сильной и какой-то дикой радости. Она чувствовала, что как будто уносится куда-то, что все ее тело просит высвобождения, стремится и уже почти готово к нему; оно двигалось в такт с телом Гейба, вначале медленно, с приятной сладостной ритмичностью отвечая ему, потом все быстрее и быстрее, энергичнее, то наступая само, то поддаваясь и отступая, то вздымаясь, то опускаясь. Шарлотта обвила Гейба ногами, почувствовав, как он еще глубже вошел в нее, и ощутила при этом такую мощную, яркую вспышку удовольствия, что почти испугалась.
Он вдруг замер, потом задвигался сильнее, энергичнее, все ближе и ближе подводя ее к кульминации, извлекая из нее оргазм; она ощутила последний, самый мощный взлет, поднявший ее на волне торжествующей, всезатопляющей радости; вскрикнув, выгнулась ему навстречу, чувствуя, как он отвечает ей, как ведет ее все дальше и дальше; наконец он застонал, весь содрогнулся и постепенно затих.
— О боже, — проговорил он через некоторое время, — господи, какая ты, оказывается, совсем не англичанка.
— Ничего подобного. — В голосе ее, несмотря на все только что испытанное ею, звучало возмущение. — Я именно англичанка и есть.
— Шарлотта, прекрати ты вечно спорить, — ответил Гейб.
Какое-то время они так и лежали; потом ей стало холодно, она задрожала. Гейб дотянулся до своего пиджака, укрыл им Шарлотту, нежно поцеловал ее и крепко прижал к себе.
— А довольно здорово у нас получилось, — сказал он.
— Да. И несколько неожиданно. Я бы даже сказала, совершенно неожиданно.
— Поверить не могу, чтобы ты не знала.
— Чего не знала?
— Того, что я… ну, был влюблен в тебя. Неравнодушен к тебе. Хотел тебя.
— Гейб, разумеется, я ничего не знала. Я же ведь не ясновидица какая-нибудь. Откуда мне было это знать?
— Я полагал, женщины чувствуют такие вещи, — усмехнулся он.
— Ну… иногда да. Если мужчина обаятелен, вежлив, приятно держится. А когда он груб, агрессивен, невоспитан, тогда распознать, что он испытывает к тебе какие-то чувства, несколько сложнее.
— А что, я был груб и невоспитан?
— Да уж, был.
— Пожалуй, и верно.
— Гейб, а почему ты вел себя так невоспитанно и грубо?
— Мать твою, да потому что ты сама была такой самонадеянной, обидчивой и вообще трудной. Ты мне чем-то напоминала пиранью: у меня было ощущение, что, если я подойду к тебе слишком близко, ты меня просто сожрешь заживо. Мне казалось, что ты терпеть меня не можешь. Я думал, что ты… а впрочем, не важно.
Потом она стала одеваться и вдруг застеснялась своего округлого живота, полных грудей.
— Я такая толстая, — сказала она. — Ужасно выгляжу.
— Не говори глупостей. — Он ласково оглаживал рукой ее выпуклости. — Мне ты именно такая и нравишься. Я тебя такой и запомнил еще с того времени, когда тебе было шестнадцать и я в самый первый раз положил на тебя глаз, помнишь, на дне рождения твоего деда, ты тогда была такая пышненькая, цветущая, просто персик. Ты мне тогда показалась настоящей красавицей. Когда я тебе в баре сказал, что ты пополнела, это был комплимент.
