Ольга Егорова - Розовая пантера
— Послушай, — как обычно, не давая разуму заглушить голоса чувств, произнесла она еще полусонным голосом в то утро, — тебе не кажется, что нам пора начать жить вместе?
— Ты хочешь, чтобы мы жили вместе?
— Хочу, — ответила она.
— Хорошо, давай будем жить вместе.
Приняв совершенно спокойно ее неофициальное предложение руки и сердца, он взял у нее дубликат ключей от квартиры и в тот же вечер принес к ней домой кое-что из своих вещей. Маша сидела на краешке дивана, с непонятным чувством наблюдая, как в ее шкаф вселяются мужские рубашки, брюки, галстуки, уютно сворачиваются на полках джемпера и футболки. Потом все с тем же чувством обнаружила на полках в ванной пену для бритья, гель после бритья, бритвенные принадлежности, расческу. Как будто кто-то решил открыть у нее дома цирюльню. Потом услышала:
— Киска, а что у нас сегодня на ужин?
Она понятия не имела, что у них сегодня на ужин, потому что никогда ужин не готовила, вообще ничего, кроме завтрака, не готовила — обедала на работе, вечером пила кефир или чай с печеньем. В выходные и вовсе питалась хот-догами или мороженым на улице, вечером — все тот же кефир… Только иногда в субботу или воскресенье пекла пироги к его приходу.
— На ужин? — перепросила она немного удивленно.
— Ну да, на ужин. Я сегодня последний раз ел в три часа на работе.
Пришлось пойти в магазин и купить готовых пельменей.
С тех пор она стала готовить ужин, открыла, к собственному удивлению, в себе массу кулинарных способностей. «Клушка», — обзывала себя, увидев случайно собственное отражение в зеркале во время кулинарных приготовлений. Фартук в горошек, выражение тупой сосредоточенности на лице. Сбрасывала фартук, со злостью отшвырнув подальше. Потом смеялась, в голос хохотала сама над собой и снова надевала фартук.
Первое время они даже не ссорились. Глеб часто задерживался на работе — она знала, что работа отнимает у него много времени и сил, поэтому относилась к его поздним приходам с пониманием. Первая ссора случилась, когда он пришел под утро, в пятом часу. Маша всю ночь не сомкнула глаз. Он вошел, она почувствовала с порога запах перегара и, не выдержав, начала кричать на него.
— Ты не понимаешь. — Он опустился, прямо-таки рухнул на диван рядом с ней. — Ты ничего не понимаешь! Ты просто не в состоянии представить, как все это выматывает меня! Выматывает и унижает. В конце концов, я могу иногда позволить себе хоть немного расслабиться?
— Унижает? — переспросила она с недоумением.
— Ничего. Ничего ты не понимаешь.
— Послушай, Глеб. — Она легонько дотронулась ладонью до его волос, погладила.
Он резко отстранился.
— А ты думаешь, мне легко? Легко и приятно работать мальчиком на побегушках, после того как я с отличием окончил институт государственного управления? Стоило пять лет гробиться, чтобы потом всю оставшуюся жизнь работать рекламным агентом в газете бесплатных объявлений! Ни черта ты не понимаешь!
— Понимаю, — тихо возразила она, — я, кажется, понимаю тебя, только почему же…
— Да потому, — перебил он, — что образование в нашей стране, как ты знаешь, не гарантирует никакой работы, кроме торговли колбасой на улице! Нужны связи, деньги… Деньги, — черт бы их побрал, а где их взять, эти деньги? Сутки напролет носишься, телефонные провода обрываешь, улыбаешься тем, кому так и хочется в рожу плюнуть, — и что? Работаешь в результате на унитаз. Так и будем всю жизнь жить с тобой в этой дыре, в этой старой халупе с драными обоями, ездить на этой тарахтелке, которая вот-вот развалится… Что она за сука, эта жизнь!
— Глеб, успокойся…
— И не надо меня успокаивать! Не надо! Пошла бы ты со своими высокими материями…
Он откинулся на подушку, закрыл глаза. Маша прилегла тихонько рядом, стараясь дышать неслышно, чтобы он поскорее заснул. Он на самом деле заснул через несколько минут, даже не раздевшись, а она так и пролежала с открытыми глазами, глядя в потолок, до самого утра. Потом поднялась неслышно, умылась, сварила кофе. Подошла, прикоснулась к его плечу:
— Глеб, просыпайся. Пора на работу. Глеб…
С трудом проснувшись, он поднялся, прошел, ни слова не говоря, не глядя на нее даже, в ванную. Выпил горячий кофе — почти залпом, оделся. Она стояла, прислонившись спиной к стене, и смотрела, как он торопливо шнурует ботинки.
— Послушай…
Он продолжал возиться со шнурками, делая вид, что не слышит ее. Взял с полки обувную щетку, быстрым движением смахнул пыль с черной лакированной поверхности остроносых «казачков». Поднялся, швырнул щетку на пол…
— Послушай, если хочешь, я поговорю с Сергеем.
— Поговори, если хочешь, — ответил он равнодушно. Хлопнул дверью. Некоторое время она прислушивалась к его шагам, которые наконец стихли на лестнице. Вздохнула, посмотрела на часы — она и сама, наверное, опоздает теперь на работу, если будет продолжать подпирать стену. Вернулась в комнату и принялась натягивать колготки. Собственный голос, не смолкая, звучал в сознании. Странные слова — «если хочешь, я поговорю с Сергеем…». Неужели она и правда подумала, что станет просить помощи у этого человека? Как она себе это представляет? На самом деле — никак…
В этот вечер он не задержался, как обычно, на работе. Пришел почти вслед за ней, улыбнулся с порога, как будто ничего не случилось. С аппетитом съел две порции жареной картошки с котлетами. Разговаривал, как обычно, легко и ни о чем. Она улыбалась в ответ, пытаясь ничем не выдать тайного напряжения — сейчас, вот сейчас он спросит, и что она ему ответит? Что ляпнула просто так, не подумав о том, что обещает что-то невыполнимое, нереальное, просто чтобы успокоить его хоть на время? Если бы она вообще знала, зачем это сказала… Но он молчал, не вспоминая утреннего эпизода, и Маша подумала, что он все понял, все понял именно так, как надо, и была благодарна ему за это и почти счастлива.
На следующий день был выходной, и она не пошла на набережную, осталась дома, чтобы быть с ним. Налепила пельменей, испекла, как обычно, пирог с капустой. Смотрела вместе с ним футбол по телевизору, потом какой-то фантастический боевик, потом они просто валялись в постели, разговаривали о чем-то.
— Ты из-за меня пропустила свое традиционное блуждание по городу? Из-за меня?
— Из-за тебя, — согласилась она, — только не думай, что я жалею об этом.
— А я — жалею. В самом деле, что это мы с тобой сидим, как два дурака, дома, глазеем на эти ободранные стены? Пять часов, еще не поздно. Можно пойти, проветриться.
— Можно, — согласилась она, подумав, что он впервые за все время их отношений приглашает ее на совместную прогулку. Было приятно, но немного странно.
