Как во сне (СИ) - Резник Юлия

– Где Эльбрус?

– Отец запряг его наколоть дров для бани.

– А ты почему не помогаешь?

– Зачем, если есть кого эксплуатировать? – усмехнулся Паша, отрываясь от телефона.

– Ну, постой. Приведешь ты очередную девушку…

– Не приведу. Мама сказала, что моим девушкам здесь не рады.

– Что так? – изумилась я. Чтобы мама, которая просто мечтает о внуках, сделала подобное заявление, должно было случиться нечто экстраординарное.

– Говорит, что она стала слишком старой, чтобы тратить время на случайных людей. Теперь нам сюда есть ход только с невестами. И заметь, это несправедливо.

– Почему же?

– Ну, ты, вон, Калоева привела.

– Сравнил, – закатила глаза. – Я же не приезжаю каждый раз с новым хахалем, как это делаете вы с Ильей и Андреем.

– Никаких хахалей. Ты что? Мы строго по девочкам, – заржал Пашка. Я закатила глаза, плюхнула в тарелку окрошки, пододвинула к брату:

– Пробуй. Нормально по соли?

– Ага…

– Эй, народ! Все за стол! – крикнула во все горло, а то Калоев так колотил топором, что запросто мог не услышать.

– Где моя большая ложка? – растер руки отец, окидывая голодным взглядом накрытый стол.

– Садись уже, сейчас дам, – вздохнула мама. – Уля, ты сначала Эльбрусу положи. А то ничего не останется. У нас знаете как, Эльбрус?

– В большой семье ушами не хлопают!

– Конечно, знаю, – по-доброму улыбнулся Калоев. – Я же и сам из большой семьи.

– Кажется, у вас принято на своих жениться? – решил поинтересоваться отец.

Мама что есть силы ткнула его в бок. Хотела наверняка незаметно, но ни черта у нее не вышло.

– Такая традиция существует. Но не все ей следуют, – дипломатично заметил Эльбрус, хотя в его голосе все же отчетливо лязгнула сталь. – Уль, мне не надо. Я лучше, вон, пирог съем, – добавил, отмахиваясь от святого.

– Не будешь окрошку? – искренне изумилась я.

– Я ее не люблю.

– Еще и окрошку не любит, – притворно ужаснулся Пашка. – Может, ты и пельмени без уксуса ешь?

– Перестань! – бросила в брата скомканной салфеткой.

– Да я что? – зубоскалил тот.

– Дети! Перестаньте. Эльбрус, пирог с рыбой. Вы как к рыбе относитесь?

– Благосклонно. Пахнет просто божественно.

– Только из духовки достала, – зарделась мама.

– Так вы что, сами его испекли? – изумился Калоев.

– Конечно. Тут много ума не надо.

– Ну, не скажите. Улька, вон, пирогов не печет. Что ж вы, Марина Викторовна, дочь кулинарным премудростям не обучили?

– Да у нее руки не из того места растут, – сдал меня с потрохами Пашка. Папа, в глазах которого я была абсолютно непогрешима и безупречна, аж подавился от возмущения.

– Паша! Кхе-кхе! За языком следи! Я свою дочь воспитывал не для того, чтобы она день и ночь у плиты стояла.

Тут отец, ясное дело, бросил очередной камень в патриархальные традиции Калоева, желая подчеркнуть разницу в наших менталитетах. Но, видно, та оказалась не так уж сильна, потому что на него тут же взъелась мать:

– А то, что я стою, тебя не смущает, я все правильно понимаю?

– Мариночка, котик, это же совсем другое…

– Да? И в чем разница?!

Я за подачами на игре так не следила, как за родительским обменом любезностями. И в этом споре мои симпатии однозначно были на стороне матери. Что было не очень логично, ведь, по-хорошему, именно отец как мог оправдывал мою несостоятельность в качестве хозяйки.

– Ну… Время было другое.

– Ах, время!

– Марина! Не пыли, я же вообще не про нас. А вон, про Улю с Калоевым.

– И чем же их отношения отличаются? Может, Эльбрус возвращается с работы сытым?

– Откуда мне знать? Может, и возвращается! Стоп, – вдруг выпучил глаза папа. – А почему ты вообще возвращаешься к моей дочери? У тебя своего дома нет?

– Ага. Я выставил его на продажу.

– Серьезно? – изумилась я. – Ты мне не говорил.

– Я только сегодня принял это решение.

Наверное, это было нелегко. С усилием сглотнув, я нашарила под столом руку Эльбруса и ободряюще ее сжала. Конечно, с тем местом у него был связан огромный период жизни. Там он был счастлив, там он любил и строил какие-то планы. Но… Все изменилось.

– Нет, Марина, ты слышишь? Они живут вместе!

– Сейчас это распространено среди молодежи, – без особого энтузиазма пыталась защитить меня мать.

– Эй, бородатый! А своей дочери ты такое позволишь?

Я ахнула. Эльбрус закаменел. То ли от этого пренебрежительного «бородатый», то ли…

– Вряд ли, – сухо ответил он, откидывая салфетку.

– То есть моя дочь чем-то хуже? Логика такая?

– Нет.

– Ну, а другая как-то не прослеживается. Мариша, окрошка удалась на славу.

– Пап, это ты зря, – прошептала я. – Пойдем, Эльбрус. Кажется, баня нагрелась. Мы первые.

На нервах у меня просто не закрывался рот. Я тараторила и тараторила – про цветы, которые распустились, про то, какие растения мы собираемся посадить на будущий год… В общем, всякий берд, поток которого Эльбрус перекрыл, накрыв мне ладонью рот.

– Ну, ты чего? Нормально все.

– Не нормально. Но ты не обижайся на него, ладно?

– Что я – девочка, чтобы обижаться? Я его понимаю, Уля. Сам бы себе подзатыльник отвесил, но…

– Мы не делаем ничего плохого.

– Мне так не кажется. Ты пониже сядешь? Или сразу наверх?

– Наверх, – взобралась на верхнюю лавку. – Я привычная. Побьешь меня веничком?

– В доме твоего отца? – скептически вздернул бровь. – У меня рука не поднимется.

– А остальное? – не сдавалась я, ткнувшись ножкой в его пах. Калоев осторожно перехватил меня за щиколотку и, отведя ногу, покачал головой:

– Я породил чудовище.

– Сексуальное, надеюсь?

Потянулась кошкой, переворачиваясь на живот. Эльбрус хлопнул меня по заднице:

– Еще какое.

– Так чего ты теряешься, мужчина? Я так мечтала, что ты… меня…

– Обязательно, когда мы поставим свою баню.

– А здесь никак, да? – не теряя надежды, промямлила я.

– Не после этого разговора.

Ладно. Мой пыл тоже сильно поубавился.

– Тогда давай быстро париться, и домой.

– Слушай, Уль, а ты правда не против, что я к тебе переехал?

– Нет, – выпалила я поспешно. Еще не хватало, чтобы Эльбрус под грузом вины от меня съехал! Я этого никогда отцу не прощу. Хотя и понимаю, что он хотел как лучше. – Жарко. Я подышать… Ты со мной?

– Еще попарюсь.

Я пожала плечами и вышла из парилки. Обмылась под душем, нанесла скраб, и только тогда Эльбрус вышел.

– Уля…

– М-м-м.

– Повернись ко мне.

– Предупреждаю, на мне скраб, и выгляжу я как пугало.

– Хорошо. Я готов. Поворачивайся.

Я обернулась, вывалив язык и пошевелив, будто привидение, пальцами для устрашения. Но Калоев был не из пугливых.

– Ульяна…

– Да? – насторожилась я, готовая к чему угодно, но не к тому, что за этим последовало.

– Ты выйдешь за меня замуж?

Эльбрус поднял руку, демонстрируя мне колечко, сплетенное из березовой веточки. Что-то мне подсказывало, что если бы Калоев готовился заранее, то меня ждала бы платина с бриллиантом, размером больше напоминающим кирпич. Сердце екнуло. Сжалось, оступившись, и заполошно забилось вновь.

– Тебе не кажется, что чувство долга – не то, на что стоит оглядываться, решаясь сделать женщине предложение?

– Долг здесь ни при чем. Мы это обсуждали и раньше.

– Не припоминаю, – пролепетала я.

– Да!

– Когда же?

– Например, когда говорили о ребенке. Я бы не позволил ему родиться вне брака, и ты прекрасно это знаешь.

– Не уверена. Я уже вообще не знаю, что думать.

– Ну, тогда не спеши с ответом. – Эльбрус обнял меня, покачивая в руках. – Просто подумай. Все равно я тебя не отпущу. Никуда. Никогда.

– Ладно.

Тут кто-то требовательно постучал в дверь.

– Вы тут еще долго? Мы тоже хотим!

– Заходи, Паш.

От родителей уезжали в несколько растрепанных чувствах. О браке больше не говорили. Уж не знаю, к добру или нет. Одна часть меня хотела, чтобы Эльбрус привел еще какие-то аргументы. Да, блин, кого я обманываю? Один единственный аргумент – «я тебя люблю». С другой стороны, я вряд ли была готова к таким фундаментальным переменам в жизни. Слишком необратимыми они были.