Изабелла Сова - Вкус свежей малины
26.07. Послезавтра надо уже съезжать, а мы еще даже не развесили объявления. К тому же позвонила мама. И сразу же закричала:
— Малина? Как хорошо, что я тебя наконец поймала.
— Наконец? Я почти не выхожу из дома.
— И не можешь снять трубку, когда я тебе звоню?
— Но я же сняла.
— Сняла, сняла. Я две недели названиваю, а тебе лень трубку снять! Другие дочери приезжают домой, интересуются, как там старая мать.
— Но ты же не старая, — попробовала я улестить ее.
— Не пытайся увильнуть!
— Мама, я каждую неделю звоню вам.
— Ну ясно. Раз в педелю звонишь, раз в месяц приезжаешь и потому думаешь, что можешь напрочь забыть, да? Так вот я говорю тебе, что не можешь.
— Что забыть? — искренне не поняла я.
— О своем долге по отношению к измученной матери, болезненному брату и старенькой бабушке.
Ой, бабушка здорово бы обиделась.
— Ну, что опять произошло?
— А разве обязательно должно что-нибудь произойти? Разве я не могу позвонить просто так, чтобы напомнить тебе про твою забытую семью, прозябающую в провинции?
— Значит, ничего не произошло?
— Никогда не начинай фразу со «значит». Произошло. Я получила письмо из Германии.
— От отца?
— От его новой жены. На которой он противозаконно женился. Она узнала о моем выступлении на телевидении и пишет, что я несправедлива. Я несправедлива! Ты можешь себе такое вообразить?
Могу. Но я оставила эту мысль при себе. И не стала также касаться вопроса о ее выступлении перед пятью миллионами зрителей, жаждущих дешевого развлечения.
— А почему она так считает?
— Она пишет, что у Эдека сахарный диабет и в этом причина его нелепого поведения. Можешь себе вообразить?
— Если бы она написала, что у него шизофрения, мне было бы легче.
— Ну почему ты всегда такая циничная? Черствая, бездушная!
— Мама, мне трудно сокрушаться по поводу диабета у человека, который в течение пятнадцати лет ни разу не позвонил мне, чтобы поздравить с днем рождения. Я, конечно, сочувствую отцу, но…
— Я не об отце говорю! — прервала она меня. — Ты равнодушна ко мне, к моим страданиям!
— Не понимаю. Что я такого сказала?
— Ничего, и именно в этом все дело! Я рассказываю тебе о своих проблемах, а ты шуточки шутишь.
— Но ты же говорила о диабете отца! — я несколько повысила голос.
— И ты считаешь, что это не проблема? Проблема! Огромная! Стоит мне подумать, что у тебя и Ирека когда-нибудь может начаться диабет… Я спать не могу по ночам. Но ты этого не понимаешь, ты не знаешь, что может чувствовать любящая мать. И никогда знать не будешь. Потому что у тебя вместо сердца камень, полный цинизма, иронии и равнодушия!
В нормальном состоянии я обычно отодвигаю трубку на безопасное расстояние и спокойно жду. Но только не в этот раз. Я не собираюсь становиться мишенью для собственной матери. Я шарахнула аппаратом о стену. И правильно сделала. На кой мне телефон? Зачем телефон одинокой женщине, у которой даже нет денег на его оплату?
* * *— Замечательно. — Эва развела руками. — Придется переписывать объявления. Мы же в них дали твой номер.
— Можно привезти аппарат от тебя, а по пути заглянем…
— Никуда заглядывать не будем, потому что у нас нет на это денег!
— Даже на маленькую-маленькую?
Маленькая-маленькая — это половина большой и стоит половину, а не две трети. Отпускают только знакомые бармены.
— Даже. Шутки в сторону. За дверью стоит жестокая реальность, и нам придется противостоять ей. Причем на трезвую голову.
— Раз так, я из дома не выйду, — пригрозила я.
— Малина, мне тоже тяжело. — Эва села на краешек дивана и понурила голову.
— Из-за хахаля? Ну конечно. Ты всегда только о хахалях и думаешь!
— Не называй его так! Он никакой не хахаль, он — Томек.
— Ладно, пусть будет так.
— И даже больше, — продолжала она, — он настоящий супер-Томек. А я отказалась от него.
— Надеюсь, ты не скажешь, что из-за гадания?
— Из-за гадания. Я испугалась обещанных слез и измены.
— Но мы же обе знаем, что имелась в виду Иола.
— Сейчас да, а тогда? Твоя бабушка говорила о шатенке.
— А у тебя волосы черные.
— На солнце они отливают каштановым. И я тогда подумала: раз речь идет о шатенке, то измена и слезы ждут меня летом, потому что летом, при ярком солнце, я становлюсь темной шатенкой. И я порвала с ним.
— Когда?
— Десятого июля. Мы провели вместе десять чудесных дней, которых я никогда не забуду.
— И о которых я ничего не знала, — многозначительно глянула я на Эву. — Я начинаю сомневаться, действительно ли мы подруги.
— Нет, я этого не выдержу.
Эва вскочила и выбежала на кухню.
Я плюхнулась на диван, даже пружины взвыли. Да пусть все к черту развалится! Мне-то что до этого. Я плюхнулась еще раз.
— Что ты там рушишь? — выглянула из кухни Эва.
— Декорации к драме «Падение Малины С».
— Лучше исправь объявления. Но сначала возьми обратно свои слова.
— Беру обратно и прошу простить. Достаточно?
— Коротко и конкретно, но в нынешней ситуации я не стану придираться и требовать большего.
Эва села за стол и принялась замазывать номер телефона.
— Черт, уже пятый час. Я начинаю тревожиться.
— Спокойно, Малина. В крайнем случае заплатишь за следующий месяц.
— С чего?
— Подумаем.
— Ты говоришь прямо как политик. «Подумаем, сделаем определенные выводы, наметим направление деятельности».
— Да успокойся ты, Малина. Это еще не конец света. Всего-навсего несколько сотен.
— Которых у меня нет!
Я принялась покусывать большой палец. В последнее время я это делаю постоянно.
— Если не прекратишь, то скоро у тебя останется четыре пальца, — сказала мне Эва.
— Если в моей жизни ничего не изменится, то вопрос, пять у меня пальцев или четыре, скоро перестанет меня интересовать. Мне всего полшага до того, чтобы свихнуться.
— Ну все, я закончила. Пошли развешивать.
Мы вышли на улицу.
— Слишком светло. Не больно-то удобно развешивать их при людях, — заметила я, оглядываясь по сторонам.
— Давай скотч. Мы ведь не эротические услуги предлагаем. Мы всего лишь ищем, кому сдать квартиру. Ну вот, приклеила.
Мы пошли дальше, отмечая свой путь объявлениями. Остановились у доски на улице Анны Ягеллонки.
— А тут наклеим два. Тут много студентов проходит.
— Может, в сессию, но не летом.
Я глянула на часы. Начало девятого. Что меня заставляло столько ждать?
Эва сражалась со скотчем, когда мимо прошли двое парней. Их заинтересовало объявление. Я слегка отодвинулась в сторонку.
— Малина, не глазей по сторонам, давай объявление.
Покраснев до корней волос, я подала. Один из парней, по виду студент, громко прочел:
— «Сдается квартира для двух человек». Слышь, Яцек, тут кое-что для нас. А когда можно будет туда въехать?
— Если вам, то прямо завтра, — сказала Эва, улыбаясь. Многообещающе.
— А далеко?
— В районе Старовисляной. В двух шагах отсюда.
— Дорого?
— Всего четыреста пятьдесят злотых плюс квартплата. За эти деньги у вас будет большая комната с кухонной нишей и ванная. И еще масса других достоинств.
— Когда можно будет посмотреть? — спросил второй.
— Лучше бы сегодня, — предложила Эва. — Адрес дать?
Они записали и сказали, что будут в одиннадцать. Оба. Мы пошли наклеить последние два объявления и двинулись домой. Надо слегка подготовить территорию.
— Мне здорово кажется, что они заглотнули крючок, — бросила Эва.
— Молчи, не то сглазишь.
— Ну что, заглянем на маленькую?
— Но только на одну.
Без нескольких минут десять мы зашли в «Алхимию». Не торопясь выпили одну большую на двоих. Пора идти.
— Ну все. Уже почти одиннадцать.
— Не паникуй, — успокоила меня Эва. — Еще целых пятнадцать минут. За пять минут дойдем, так что у тебя остается еще десять.
— Не уверена, что мне удастся убраться за десять минут.
— С моей-то помощью? Спокуха.
Успели. Разгладить покрывало. Грязные вещи и бумаги в шкаф. Тарелки, чашки и сковороду под кровать. Зажечь для атмосферы лампы. Прыснуть дезодорантом. Открыть окно. Пригладить волосы. Подправить глаз.
— Уже три минуты двенадцатого. Блеск у тебя есть?
— Посмотри рядом с сахаром. Придут?
— Должны.
Звонок. Пришли.
— Клево тут у вас. С настроением… А ламп!
— Спасибо. Хотите посмотреть ванную? — Я распахнула дверь.
— Еще и ванная есть? Класс, — оценил тот, что повыше, кажется Яцек. — А то последнее время мы ходили мыться в общагу.
— Ну, — подтвердил второй. — Летом-то еще ничего, а вот зимой… Когда мы в тюрбанах из полотенец шли по аллеям, не было человека, который не оглянулся бы.
