Ольрика Хан - Пока Майдан не разлучит нас
ОН не перебивает. Слушает внимательно. Смотрит на меня, не мигая, и я замолкаю. Отвожу глаза. Смущаюсь. Что-то в его взгляде есть такое, чего не было раньше. Что-то личное. Совсем другой интерес.
– Кристина, а правда, что ваш папа был революционером?
– Да, правда.
– А вы?
– А я против насильственного навязывания кому бы то ни было своих идей. Я против называния так называемым темным массам своего так называемого прогрессивного видения мира – хоть в коммунистическом, хоть в либеральном исполнении. Я вообще против насилия: и физического, и культурологического. Я считаю, что люди должны уметь убеждать и договариваться. Это нелегко, и для этого нужно много учиться, но это возможно. Если в это не верить, то нужно признать – побеждает сильнейший – и учить детей только тому, как правильно драться. Но при всем при этом я также против того, чтобы десять процентов населения планеты владели девяноста процентами земных богатств. Это несправедливо, и в этом смысле я с папой. Хоть коммунисткой в классическом смысле меня трудно назвать. Скорее я социалист, но в современном значении этого слова. В том смысле, который в него вкладывают теоретики радикальной демократии, такие как Шанталь Муфф.
– Настя говорила, что вы выросли в деревне? – перебивает мой информационный поток ОН. Радикальная демократия ему, судя по всему, неинтересна. Остановленная на подъеме, резко выдыхаю. Смотрю на ОНого. Зачем ему моя деревня? Но все же, следуя установке быть вежливой, решаю не оставлять вопрос без ответа.
– Не совсем так. До десяти лет я жила с бабушкой – она была известным в Харькове кардиологом. Потом бабушка умерла, и я переехала жить к дальним родственникам в деревню. Провела там шесть лет. Многому научилась – например, пониманию того, что простой человек далеко не обязательно глупый. У каждого своя мудрость и свое представление о добре и зле…
– А потом? Что было потом? – не унимается ОН, снова отклоняясь от моих философствований. К чему он ведет? Что именно хочет услышать?
– Потом? – задумываюсь… – Потом я поступила в университет, закончила иняз. Стала журналистом, научилась общаться с людьми. Как-то интервьюировала важных американцев – они рассказали о возможности учиться в Штатах. Прошла конкурс, получила стипендию, съездила. Окончила магистратуру по PR, вернулась в Украину. Продала бабушкину квартиру в Харькове – переехала в Киев. Там работала как пиарщик. Потом надоело. Слишком много сомнений возникало по поводу того, что мы делаем с общественным сознанием, манипулируя информацией. Подала документы в докторантуру. Меня приняли. Там уже училась критическому анализу капиталистической современности эпохи глобальных сетей. Вот, собственно, и все. Ничего такого, о чем можно было бы снять кино.
Усмехаюсь. Лаконичность моих ответов недвусмысленно дает понять: с допросом пора заканчивать.
– Вы интересный человек, Кристина… – задумчиво произносит Олег Нестерович, перекатывая коньяк по стенкам бокала. – И судьба у вас интересная… Мне неловко задавать вам этот вопрос, но…
Я напрягаюсь. ОН явно колеблется, но решает продолжить:
– Вам разве не нужны деньги? Разве нельзя ради благосостояния и возможности жить так, как хочется, поступиться немного этими… достаточно абстрактными принципами?
Слушаю вопрос, а перед глазами океан, яхта, пальмовый берег… Прогоняю видение – кажется, ОН как-то умудряется его подсмотреть. Вспыхиваю. При всей нашей наметившейся «дружбе» уж что бы я не хотела с ним обсуждать, так это наши с Лешкой денежные проблемы.
– Олег… Нестерович…
Отвечать начинаю с нажимом, но тут же ослабляю голосовые тиски, вспомнив о своем недавнем обещании не становиться в интеллектуальные позы. Беру себя в руки и пытаюсь ответить на вопрос так, как будто бы отвечала сама себе:
– Знаете… – пауза. «Тяжело все-таки быть искренней». – В последнее время я много думала о том, о чем вы спросили. – Снова вспыхиваю. «Понятно же, почему думала часто!» – Деньги нужны всем, и вам в том числе. Вопрос только в том, сколько их нужно, и есть ли черта, у которой следует остановиться. У меня эта черта есть. Есть вещи, через которые я не переступлю ради денег. Ну, разве что под пыткой. Вы, я надеюсь, не собираетесь меня пытать? – Улыбаясь, подношу бокал к свече, вижу в нем отражение своей улыбки и удивляюсь: в ней нет иронии.
– Пытать? – ОН смеется. – Я не бандит, Кристина. Надеюсь, вы понимаете это.
– Да, понимаю. После того, как я прослушала ваши ответы на мои вопросы – а прослушала я их очень внимательно и не один раз – понимаю. То есть я понимаю, что вы не совсем бандит, потому как быть совсем не бандитом и быть богатым в Украине невозможно… Ведь правда? – споткнувшись, переспрашиваю я, боясь, что снова пялю на себя судейскую мантию.
– Допустим, – идет навстречу ОН. Кажется, он видит мою внутреннюю борьбу.
Успокоенная поддержкой, продолжаю:
– Но я также понимаю, что, приняв националистические правила игры – «бей жидов» или «чемодан-вокзал-Россия» – вы бандитом неминуемо станете. Как бы вам этого ни не хотелось. Вот так я это вижу. Такова моя система координат. А теперь подумайте: сможем ли мы работать вместе?
Усмехаюсь, стараясь не выглядеть победоносно (а ведь нелегко это, оказывается, – не смотреть на людей сверху вниз!). Запиваю речь чем-то коллекционным. ОН задумчиво молчит. О чем? Не мигая смотрит на меня, и мне становится неловко наедине с симпатичным мужчиной в затемненной замковой зале. Сцена становится определенно двусмысленной: свечи, темнота, вино, молчание… Очередное зазеркалье. Очередной гердовский сад. Скорей бы уже наступило завтра!
В аэропорт меня отвозит охранник Володя. Похоже, он принимает меня за важную птицу – отворяет дверцу машины и захлопывает ее, раскрывает надо мной зонтик и тащит мой багаж. Меня это смешит. Чувствую себя аферисткой, присвоившей чужую идентичность. Так и хочется сказать: «Володечка, дорогой, расслабься. Я сама умею открывать и закрывать двери. Не английская королева, чай». Но про двери молчу. Не молчу про зонтик. Его меховая окантовка реально злит. К тому же дождя почти нет. Так, накрапывает только.
– Володя, я вас очень прошу, уберите от меня эти меха. Я из всемирного общества мстителей за наших пушистых братьев, пущенных в расход на шубы, шапки и зонтики.
Драгоценный домик над моей головой немедленно складывается. Вот и слава Богу. A farewell to arms. Прощай, оружие.
Смотрю на капли дождя, бьющего в иллюминатор. Господи, спасибо тебе! Спасибо за то, что послал мне Настю!.. Спасибо за то, что… Спотыкаюсь. Благодарить за Олега Нестеровича не поворачивается язык. Хотя… Улыбаюсь… Чего уж там? Не буду обманывать саму себя – к концу пребывания в замке все было совсем не так уж плохо. Оказывается, чтобы сделать мир добрее, нужно начать с себя. Нужно увидеть в другом человеке человека. По-человечески заговорить и по-человечески услышать. «Урок усвоен», – улыбаюсь ангелам в иллюминатор. Тайком от других пассажиров незаметно машу им рукой. Самолет отрывается от земли и несется навстречу закату. На Запад. К Медведю. К нашей безразмерной любви.
