Ольрика Хан - Пока Майдан не разлучит нас
– Ну, что ж… – протягивает ОН вполне бесстрастно, немного помолчав. – Америка так Америка. Каждому свое. Вернемся к нашим баранам. Итак. Ваши комментарии и предложения. Я прочитал. Согласен на восемьдесят процентов.
– Да?? – даже не пытаюсь скрыть удивление я. Великовата цифра как для трех недель отчаянного молчания. – На восемьдесят? Тогда давайте обсудим оставшиеся двадцать. С чем конкретно вы не согласны?
Лицо моего собеседника снова передергивает судорога, и я понимаю, что ему неприятен этот разговор. «Гордыня», – уверенно диагностирую я.
– Кристина, а давайте не обсуждать. Я же не ребенок. Еще все перечитаю, осмыслю, сделаю выводы. Что-то приму, что-то нет…
Жду, когда он соберется с мыслями и продолжит. Лицо мое не выражает ничего, кроме дежурного добродушия, но под маской профессионального дружелюбия окончательно оформляется уничижительный диагноз: «Бедняга. Как же оно тяжело – бремя величия».
– Кристина, а что если мы поступим так? С учетом всех ваших рекомендаций, не могли бы вы придумать воображаемую пресс-конференцию? Вот представим себе, что у меня первая пресс-конференция, где меня спрашивают обо всем: зачем я иду в политику и так далее. Не могли бы вы придумать всевозможные вопросы журналистов и мои ответы – так, как их хотели бы видеть вы. Это возможно?
В моей внутренней борьбе между радикальным социалистом, испытывающим неприязнь к зарвавшемуся нуворишу, и врачом, пытающимся помочь одержимому манией, побеждает психиатр. Вслух произношу поучительное:
– Не проблема, Олег Нестерович, это самое легкое из заданий, которые вы могли мне придумать. Сочинять – моя слабость. Я напишу. Только лучше бы вам проникнуться логикой моего сочинения. Иначе фальшь будет бить людям в уши. Проблем ведь не в том, что человек говорит. Прощают все – и заблуждения, и ошибки. Не прощают фальши. Если ее чувствуют, конечно.
Теперь уже моя очередь насмешливо улыбаться, изгибать брови и высокомерно кривить губу. Жду реакции на мои глубокомысленные сентенции. ОН кивает головой, но непонятно – согласен ли он с тем, что я так величественно изрекаю. Взгляд Олега Нестеровича становится отрешенным. Пытаюсь проникнуть в суть этого неожиданного отчуждения. Наши взгляды встречаются, и на лице всемогущего нувориша я отчетливо вижу мальчишескую обиду. От догадки застываю. Неужели все так просто? Неужели он просто чувствует, как я его не люблю, и ему это неприятно? «Конечно, чувствует, – осеняет меня, – ведь он же человек! Хоть и богатый». Мое снисходительное высокомерие, моя плохо скрываемая интеллектуальная брезгливость, моя оскорбительная насмешливость – все это ему по-человечески неприятно! Точно так же, как было неприятно мне, когда кривился он. Значит, он не единственный в этом замке самовлюбленный маньяк? Похоже, мы оба – каждый по-своему – видим себя выдающимися умами современности, а собеседников недостойными нашего интеллектуального царизма. Как же легко давать советы кому-то и как нелегко следовать им самой!
Открытие ошарашивает меня. Пораженная, останавливаюсь на пороге, и, обернувшись, еще раз смотрю на обиженного бизнес-воротилу. Мой взгляд упирается в спинку кресла – лицо Олега Нестеровича уже повернуто к окну, к каким-то дальним далям. Что он там видит? Не могу разглядеть. Я сама отвернула его от себя. Почему до сих пор я не видела в нем равного себе человека? Потому что богат? А разве ты не хочешь богатства? Разве яхта и океан – мечта другого порядка? Чем ты лучше? Чем твоя гордыня не так грешна? Неприятные мысли как будто бьют меня по лицу – оно становится красным. Притворяю за собой дверь.
* * *Я снова в своем царском беличьем дупле. Утром с Лешкой поговорить не получилось – его не было на связи. Волнуюсь. Смотрю на часы. В Калифорнии вот-вот утро. Если, не дай Бог, не позвонит по скайпу, буду набирать телефон. Работать не получается – каждые пять минут смотрю на часы. В Калифорнии восемь, восемь тридцать, девять… Степень волнения зашкаливает. Чувствую, что начинаю задыхаться. Набираю телефон. Гудки. Неимоверно долгие гудки. Ответа нет. Кладу трубку. Забираюсь с лапками в кресло на веранде, смотрю на небо. Звездочка, ты где? Найди мне Лешку, дорогая! Куда он пропал?? Что с ним?? Ну, пожалуйста, найди его! Сползаю со стула на пол, накрываю голову пледом, заглушая всхлипы…
Лешкин позывной раздается в десять. По-Калифорнийски двенадцать дня. Пробиваюсь в реальность. Соединяюсь. Без видео. Чужим слышу свой надтреснувший голос:
– Алло…
– Медведь вызывает Белку! Белка, ты где?
– Я здесь. Что ты хочешь?
– Что я хочу? – теряется Лешка. – Тебя хочу! Ты где? Появись!
– Леш, у меня нет настроения. Скажи, как дела, и я буду укладываться спать.
– Ты получила мое письмо?
– Письмо? Какое письмо? – Я в тумане.
– Я послал тебе вечером письмо, что уезжаю работать на ночь.
– Работать на ночь… – механически повторяю я… – Хорошо, завтра поговорим. Я хочу спать.
– Белочка, что с тобой? Ничего не случилось? – Голос Лешки встревожен.
– Случилось. Твоя ночная работа.
Слезинка за слезинкой скатываются по моему лицу, и вот я уже снова рыдаю, пытаясь заглушить рев подушкой.
– Белка, ты можешь включить видео? – закипает Лешка. – Я хочу тебя видеть! Что ты там уже придумала? Что значит твой тон? Что значит твоя работа ночью?? Я действительно работал, и я написал тебе перед тем, как уехать. Я клянусь, что написал! Я уверен, что письмо где-то в ящике – оно не могло пропасть. Белка, включись немедленно!
Постепенно Лешкины слова приводят меня в чувство. «Работа ночью… Работа ночью… Что за работа ночью? Почему ночью???» Включаюсь.
– Ну, слава Богу! – выдыхает Лешка, и его вброшенная в экран добрая энергия моментально успокаивает меня. – Ну, что ты придумала, Бельчушка? Родная моя, ты что, плакала? Ну, прости, пожалуйста. Нужно было отправить тебе еще и смс – я не подумал.
Я молчу, уткнувшись взглядом в клавиатуру. Вижу, как она покрывается кляксами моих слез, и решительно смахиваю эту вредоносную для компьютера влагу.
– Ладно, проехали. Забыли. Что за работа?
– Нет, так дело не пойдет. Открой, пожалуйста, почту и найди там мое письмо.
– Слушаюсь, – бурчу я, но почту открываю. – Нет тут никакого письма.
– Белка, это невозможно. Оно бы вернулось. Посмотри спам.
Смотрю. Да, вот оно.
– А почему оно в спаме? – всхлипываю.
– Ну, ты что, правда думаешь, что я его специально зафутболил в спам, чтобы ты его там не могла обнаружить??
– Откуда я знаю??
– Белка!! – сердится Лешка. – Ну, пожалуйста, перестань. Ты же уже поняла, что это какая-то идиотская случайность.
Я уже не слушаю Медведя. Вытерев слезы, читаю письмо. «Дорогой мой шустрый Бельчонок. Нежданно-негаданно отправляюсь на работу. Одной большой студии нужны люди на несколько дней работать в ночные смены. Я позвонил, меня пригласили приехать. Если получится, вернусь только поздним утром. Студия в Беверли-Хиллз – долго ехать. Надеюсь, что все будет хорошо, и я заработаю денежек на орешки для Белочки. Позвоню, как только смогу. Расскажу смешную историю. Целую ушки-кисточки, твой влюбленный Медведь». Слезы снова капают на клавиатуру. Какой же он все-таки хороший, Мишка. И какая же я все-таки глупая и злая. Как легко я умею обидеть!
