Марти Леймбах - Умереть молодым
– У-у-у, а я-то волнуюсь, – говорю я, – если занимаюсь этим в другой комнате.
– У нас другой комнаты нет, – уточняет Виктор.
Подхожу к огню и с помощью толстого куска щепки переворачиваю полено. Потом сажусь, скрестив ноги, на пол и раздуваю пламя, чувствуя на лице его неровное тепло. Размышляю над тем, что люди переоценивают летние месяцы; насколько приятнее разжечь утром камин и сидеть у огня, вдыхая запах горящих дубовых поленьев.
– Теперь твоя очередь, – обращается ко мне Виктор. – А что ты делала четвертого июля десять лет назад?
Задумываюсь, но не могу вспомнить, чем занималась именно в этот день.
– Это было за год до моего поступления в колледж. Жила в Мексике; вот почему и не помню, что было четвертого июля. Я хочу сказать, что в Мексике этот день не отмечают.
– А что ты делала в Мексике? – интересуется Виктор.
– Долго рассказывать. Видишь ли, родители уже давно жили отдельно и наконец подали на развод. Мать моя, ну, она страшно переживала, – отправила нас жить к папочке. Он механик, и ему предложили работу по обслуживанию автомобильных гонок в Мексике, вот он и оставил нас на попечение какой-то женщины, она была слепой, и у нее на северном побережье был в деревне свой домик. Имя у нее было такое сложное – не выговорить, что-то похожее на «операцию», поэтому мы прозвали ее «миссис Си». Родилась она на юге и говорила нараспев. Ее страшно забавляло наше произношение. Она усаживала моего младшего брата на кухне и заставляла его повторять: «Горячая масляная кукуруза» и «Паркуй свою машину на Харвард-ярд», ее смешило, как он произносит звуки «а» и «р».
– Вот это да! – восклицает Виктор. Судя по всему, ему это кажется забавным. – «Гаача масьяна кукууза», – передразнивает он.
– Я бы убил ее, – заявляет Гордон.
– Да нет, у тебя не поднялась бы рука, – возражаю ему. – Ей было хорошо за шестьдесят, слепая, а еще у нее был муж, точнее, бывший муж, который жил на верхнем этаже ее дома. По-моему, когда они развелись, ей не удалось выставить его за дверь. Он как жил у нее, так и продолжал жить. Миссис Си не могла свободно передвигаться по дому. У нее были костыли, трость. Еще у нее было набитое чучело, гиппо по кличке Ту-ту, которого она усаживала за кофейный столик и вела с ним разговоры. Бывший муж когда-то спустил ее с лестницы, и у нее, по-моему, было сломано бедро, которое плохо срослось… Так вот что она сказала…
Гордон задыхается от кашля, подавившись куском французской булки.
– Так он что, спихнул ее с лестницы? – переспрашивает Гордон.
– У них постоянно происходили баталии. Она требовала, чтобы он платил ей за квартиру.
– Так он спустил ее с лестницы из-за квитанции об оплате квартиры? – спрашивает Виктор.
– Кто знает? По крайней мере, она считала, что он обязан платить ей за квартиру. Говорила: «С какой стати он живет в моем доме бесплатно?» Суд вынес решение при разводе, что дом принадлежит ей. По меньшей мере раз в день она забиралась по лестнице и дубасила его своей палкой. А он отплачивал ей тем же. По правде говоря, мне он нравился. Мог, например, перелить в одну кастрюльку все, что было в холодильнике, положить в кастрюлю с супом кусок воска, снять с телевизора кнопку объемного изображения, – выкидывал всякие такие штуки.
– Дальше, дальше рассказывай, – просит Гордон.
– Ты все это выдумываешь, – с сомнением в голосе произносит Виктор. – Ладно, так что же случилось? Почему ты отправилась в Мексику?
– Понимаешь, произошло вот что. В один прекрасный день мистер Си умер.
Оба, и Виктор, и Гордон, находят это чрезвычайно забавным. Виктор хохочет, вытаращив глаза, Гордон тоже давится от смеха.
– Миссис Си спустилась вниз страшно взволнованная и заставила моего брата пойти проверить. Ее муж умер во сне.
Гордон умолкает. На лице недоумение, губы плотно сжаты.
– Как печально, – говорит он.
– Так, по крайней мере, дом перешел в ее безраздельное владение, – говорит Виктор. Он отворачивается, нахмурившись, как бы оценивая мысленно все преимущества одиночества.
– Нет, – говорю я. – Миссис Си объявила, что не в силах оставаться жить в этом доме. Продала дом, поэтому нам пришлось уехать. Конечно, можно было вернуться к матери и остаться на лето в ее квартире. Но отец все еще был в Мексике, а моему брату только что исполнилось четырнадцать лет, и он с ума сходил по машинам, поэтому мы отправились в Мексику.
– Вот это история! – восклицает Виктор.
– Не слышала, что потом стало с миссис Си? – спрашивает Гордон.
– Так ты нашла в Мексике своего отца? – интересуется Виктор.
– Слышала, что миссис Си переехала в Монтгомери, штат Алабама. И нет, с отцом мы так и не встретились.
– А как вам, ребятишкам, удалось оплатить путешествие в Мексику?
– Да просто расплачивались наличными, – отвечаю я.
Мой брат был богатеньким подростком. Торговал марихуаной в туалетах, по меньшей мере, дюжины различных средних школ. Сейчас торгует марихуаной в Аризоне. Он богат, настоящий подонок. Жену его зовут Сарой, она увлекается верховой ездой, – и что самое отвратительное, – лошадям они тоже дают наркотики.
– Ты, должно быть, говоришь немного по-испански? – спрашивает Гордон, и я киваю в ответ.
– Не знал об этом, – удивляется Виктор. – Никогда, никогда даже и не подозревал за тобой таких способностей.
Когда вношу второй поднос с французскими тостами, у Виктора, наконец, тоже пробуждается аппетит.
– И мне один! – просит он.
Все утро мы провели в разговорах. На лице Виктора мало-помалу появляются краски, и он выглядит… счастливым, таким счастливым, каким я его никогда не видела. Он выглядит… не знаю, как назвать это, – каким-то домашним.
Отправляюсь вслед за Гордоном на кухню, любуясь его легкой, размашистой походкой. Показываю ему, где что лежит. Кухонька у нас тесная, в ней четыре кособоких шкафчика, газовая плита столетней давности, белый пузатый холодильник, все стенки которого внутри покрыты льдом и старый консервный нож. Кухня отделена перегородкой от комнаты, где все наши вещи, наш стол, наше окно. Кухня узенькая, как девичий башмачок.
Гордон взбивает яйца с молоком и обмакивает в этой смеси ломоть хлеба. Потом, бросив на раскаленную сковородку, обжаривает в масле.
– Все еще недовольна, что я пришел? – спрашивает он, сосредоточенно глядя на сковородку.
– Кто говорит, что я недовольна твоим приходом?
– Брось, Хилари, я же вижу. – В его тихом голосе твердая убежденность в своей правоте.
– Просто счастлива, – говорю ему, – что ты здесь. Ты нравишься Виктору.
– Я нравлюсь Виктору. И Виктор мне нравится. И ты мне нравишься.
