Аманда Карпентер - Одинокое сердце
— Скажи, — прошептала она, дрожа от желания. — Ради Бога, скажи.
Слова с ощутимым усилием раздвигали его непослушные губы.
— Я пытаюсь, Господи, я так стараюсь быть терпеливым, но это безумно сложно, когда от желания темнеет в глазах.
Откровенность признания наэлектризовала все ее тело, как будто он физически прикоснулся к ней. Она впилась зубами в ладонь.
— Я хочу тебя, — медленно произнес Мэтт, не отрывая от нее горящих глаз. — Хочу войти в тебя. Ты сводишь меня с ума, и я хочу, чтобы ты тоже потеряла рассудок, хочу услышать крик твоего безумия. Одна твоя улыбка сладостной пыткой лишает меня сил. Кожа твоя мягче шелка, аромат волос пьянит голову, как вино, а чистый цвет твоих глаз поутру подобен морю, поглотившему все мои чувства.
Напряженная поза незаметно сменилась ленивой грацией раскинувшегося тела. Сайен взглянула на него огромными глазами из-под руки и простонала:
— Ты даже солнце мог бы остановить своими словами…
— Я хочу увидеть твое лицо, искаженное наслаждением страсти, — продолжал искушать ее Мэтт. — Подойди, Сайен. Поцелуй меня нежными, сладкими губами. Прикоснись ко мне, погладь, сделай со мной что хочешь. Подойди и насладись. С самого утра я смертельно хочу этого.
— Но если я послушаю тебя, что с нами будет? — прошептала она, опустошенная соблазном.
— Милая, разве я знаю? Я не пророк. Будет то, что будет. — Он наклонил голову и хрипло добавил:
— Твой поцелуй подскажет, станем ли мы врагами или любовниками.
Сайен не могла больше противиться ему, да и совладать с собой не была в состоянии. Еще шаг вперед и еще. Он раздвинул ноги, впуская ее между колен, голова его откинулась, и обнаженная страсть в его глазах была тем последним, что она видела, склоняясь к нему, и сладость покорности была прекрасней всего, что он обещал раньше, новая, еще незнакомая, но уже пьянящая чувственной памятью.
— Что, если мы просто останемся хорошими друзьями? — пролепетала она, влив разгоряченное тело в устье его бедер.
— Да, — бормотал он, приближая лицо, — что бы ни случилось.
Ее губы коснулись его рта легкой, как лепесток, лаской, и блаженная агония сдерживаемой им страсти вырвалась наружу учащенным дыханием. Ее руки, устроившиеся на широкой груди, вздрагивали от ударов сердца, а когда тонкие пальцы добрались до мощной шеи, удары эти превратились в бешеную дробь.
Потом она подняла голову, и, вздрогнув, он взмолился:
— Нет, не…
— Что? — протянула Сайен, уплывая в медленном танце чувства.
— Не уходи, — простонал он и, притянув ее голову, впился в губы.
Треск фейерверка застал их тела сплетенными в нарастающем восторге, струящемся изо рта в рот, из сердца — в сердце; тонкие руки обвивали шею, а несокрушимая сталь его объятий сжимала ее тело.
Потом его пальцы зарылись в черноту струящихся волос, и горячие дрожащие губы, прервав поцелуй, пробежали по щеке к тонкому жертвеннику шеи. Она впилась ногтями в его спину, и ответный хриплый стон растопил ее как воск.
Оба они были настолько поглощены друг другом, что не услышали ни легких быстрых шагов, ни зова Джошуа: «Мэтт? Сайен?»
В кабинете зажегся свет, вдребезги разбив серебристый полумрак.
Голова Мэтта дернулась назад. Сайен удивленно рванулась и выскользнула бы из его объятий, не держи он так крепко. Прижатая к нему, она могла видеть только мерцающие озера его глаз, глядящих поверх нее на младшего брата. То, что Мэтт увидел в мертвой тишине за ее спиной, сделало его лицо жестким. Он холодно сказал Джошуа:
— Я выйду через минуту.
Ответа не последовало, но хлопнувшая дверь сказала достаточно, и Мэтт нахмурился. Зеленые глаза девушки тревожно затуманились на расстроенном лице. Она прошептала:
— Боже, я не подумала. Мне надо поговорить с ним…
— Нет, — быстро вздохнув, сказал Мэтт. — Я сам поговорю. Ты в порядке?
— Сегодня ты уже второй раз это спрашиваешь, — пробормотала она, и его объятия сжались.
— Думаю, и в первый раз было не сладко, но если сейчас ты чувствуешь то же, что я, то теперь мы оба знаем, что значит быть рассеченным надвое. — (Она молча и серьезно глядела на него.) — Но это не изменит ни тебя, ни меня. А если думаешь, что изменит, я останусь здесь и буду целовать тебя, пока все не вернется.
— И кто же мы теперь? — спросила она, лукаво улыбнувшись. — Враги, любовники или просто хорошие друзья?
Мэтт изумленно взглянул на нее.
— Не возвращайся в Саут-Бенд завтра. Останься со мной.
Ее глаза метнулись к распахнутому вороту белой рубашки, и она пролепетала:
— О Мэтью, я… я не знаю.
— Но почему же нет? — спросил он, и жесткие руки до синяков сжали ее запястья. — Ты же не собираешься работать летом. Почему ты не можешь остаться?
— На сколько?
Он нетерпеливо пожал плечами, но в черноте, залившей карие глаза, мелькнула тень сокровенной мысли.
— На несколько дней, на неделю, на месяц. Кто знает, может, ты останешься на все лето и тебе не захочется уезжать.
У нее жалобно скривилось лицо.
— Но у меня же все в Саут-Бенде — друзья, одежда, университет, планы. Мэтт был безжалостен.
— Я знаю только то, что если ты уедешь, то посвятишь все свободное время изобретению причин, чтобы не возвращаться, и возведению своих барьеров, а Чикаго слишком далеко, чтобы я мог каждый уикенд являться с уговорами.
— Но, — возразила Сайен, крутя верхнюю пуговицу на его рубашке, — возможно, нам обоим нужно время, чтобы подумать.
— Об этом я и говорил, — сухо ответил Мэтт. — Вот он — первый барьер, а ты еще не покинула моих объятий. Нам больше не нужно ничего обдумывать в одиночестве, нам необходимо быть вместе, чтобы узнать друг друга, чтобы выяснить, что нам нравится друг в друге и что мы не принимаем, чтобы заниматься любовью теплыми вечерами и в прохладной темноте перед рассветом.
Подцепив ногтем, она расстегнула пуговицу и при виде поросшей волосками груди вспомнила свое возбуждение и тяжесть этого великолепного тела, пригвоздившего ее утром к полу. Почему она колеблется? Ей же нужен Мэтт! Она беспомощно уткнулась в него лбом.
— Пожалуйста, дай мне срок до утра. Не сейчас…
Он выдохнул в ее волосы и отпустил руки.
— Ладно. Скажешь завтра. А пока я, пожалуй, поищу Джошуа и переговорю с ним. Пойдешь со мной?
Покачав головой, она полувнятно произнесла:
— Я выйду через несколько минут. Мэтт поцеловал ее в лоб и встал.
— Хорошо. Только не отговаривай себя ни от чего хорошего для нас обоих.
Но что же потом, Мэтт? — молча спросила она, когда за ним закрылась дверь. Нет, не завтра, не послезавтра, даже не через неделю. Что будет через год? Кто знает, что будет хорошо для нас обоих тогда?
