Джудит Гулд - Вспышка. Книга первая
По ту сторону тяжелого красного бархатного стеганого занавеса, который вскоре должен был подняться, слышались приглушенные звуки возбужденных зрителей.
В воздухе чувствовалось напряжение.
Сенда, невидимая зрителями, слегка отодвинула край стеганого занавеса и окинула взглядом зал. Ряды золоченых кресел в стиле Людовика XVI уже были заполнены. Она с удивлением обнаружила, что мест было меньше, чем зрителей: позади оркестра и последних рядов балкона тоже стояли люди. А две роскошные ложи с задернутыми шторами, важно выпячивающиеся по обе стороны авансцены, были пусты.
По залу пробежал шепот, и все глаза устремились на левую ложу, откуда вчера во время репетиции аплодировал князь. В нее запоздало, но торжественно входила чета Даниловых в сопровождении еще четверых гостей.
Сенда с любопытством изучала женщину, которая, по всей видимости, была княгиней Ириной, поскольку именно она с непринужденной грациозностью первой входила в ложу. Внешне она казалась немного старше князя, светлокожей и хрупкой, в ней было нечто бесцветное и полупрозрачное. Ее серебристо-голубое парчовое платье было расшито жемчугом, а высоко зачесанные выцветшие желтые волосы украшало некое подобие тиары, если только тиары могут быть сделаны из отполированного льда. На ее тонкой аристократической шее сверкало плотно прилегающее колье с еще одним куском «льда»; ниже на грудь спускались два более длинных ожерелья из огромных жемчужин. На большинстве остальных женщин в зрительном зале тоже было много драгоценностей, хотя именно эти сверкающие ледяные глыбы намного превосходили остальные по своим размерам и, очевидно, были самыми ценными. Сначала Сенда не знала, что и подумать обо всех этих сокровищах: никогда прежде она не видела ничего подобного, но потом инстинктивно догадалась, что это – хотя раньше лишь понаслышке знала о них, бриллианты.
«Бог мой, я никогда в жизни не видела столько драгоценностей», – удивлялась Сенда про себя, смущенно приложив к голой шее руку. На самом же деле она едва ли вообще видела какие-либо драгоценности, если не считать тех, что замечала на женщинах в городах, где они выступали. Да и те в большинстве своем были скромными и недорогими: тонкая золотая полоска на пальце, чаще позолоченное серебро, а из камней самыми дорогими были аметист или топаз. Она уже сейчас чувствовала себя совершенно голой, а что же будет на балу? Оставалось лишь надеяться, что шелковых камелий, которые предусмотрительно нашила ей на платье мадам Ламот, будет достаточно, хотя остальные гости, казалось, совершенно не замечали огромного количества надетых на них самоцветов. Боже мой, на княгине было целых три ожерелья!
Помимо величины камней в украшениях княгиню еще что-то отличало от других женщин. Возможно, ее манера держаться, хрупкая красота или то, как занявшие свои места зрители украдкой ее разглядывали.
Затем со смесью замешательства и потрясения Сенда поняла, что, все деньги России не могли купить Ирине Даниловой здоровые руки. Именно они отличали ее от других. Это были какие-то страшно изуродованные и демонически отвратительные клешни, хотя по возрасту она была слишком молода для артрита.
Только после того как княгиня опустилась на кресло между архиепископом и князем, сопровождавшие их люди заняли места позади них.
Сенда услышала, что увертюра подходит к концу. Через каких-нибудь пятнадцать—двадцать секунд поднимется занавес, и она уже собралась поспешить за кулисы, как вдруг, вместо того чтобы закончить увертюру, оркестр снова заиграл ее. По залу пробежал шепот голосов, и головы зрителей повернулись в сторону пока еще пустовавшей правой ложи, расположенной напротив ложи Даниловых. Сенда с любопытством посмотрела туда, стараясь понять, что происходит, но увидела лишь четверых офицеров в роскошных мундирах, которые, войдя в ложу, осмотрели ее, как бы ища что-то. Затем, очевидно, удовлетворенные осмотром, они удалились. Оркестр плавно перешел от увертюры к величественному государственному гимну.
Зрители как один встали и обратили взоры на ложу.
Сенда от удивления раскрыла рот.
С гордо поднятой головой, сверкая бриллиантами, в ложу прошествовала дама. На ней было белое платье, оставлявшее голыми плечи цвета слоновой кости. В ее волосах блестела великолепная, изукрашенная драгоценными камнями диадема, с которой сзади спускался каскад тончайших кружев. В ней необъяснимо чувствовались воспитание и уверенность женщины, рожденной для того, чтобы властвовать.
Позади нее шел мужчина. Он был строен и являлся обладателем подкрученных усов и короткой бородки. На его прекрасно скроенном темно-синем мундире сверкали ленты, медали и золото: золотой галун, золотые эполеты, золотой ремень и золотой воротник. Красная атласная лента наискось пересекала его грудь. Выражение его лица было скорее мягким и застенчивым. Когда он окинул взглядом сцену с опущенным занавесом, Сенда почти ощутила на себе его взор.
Молнией сверкнула ослепившая ее мысль, от которой вдруг подкосились ноги, и она опустилась на складку тяжелого стеганого занавеса. Ее словно парализовало. Казалось, сердце перестало биться, Сенда сделала глубокий вдох и, обернувшись, подала знак Шмарии. Он быстро подошел к ней. Она почувствовала его теплое успокаивающее прикосновение. Когда он выглянул из-за занавеса, Сенда, приложив руку к вздымающейся груди, вопросительно посмотрела на него.
– Это ведь не… – Она не осмелилась закончить фразу.
В ярко-голубых глазах Шмарии плясал дикий, опасный огонь.
– Сегодня ты будешь играть, как никогда, Сенда, – сухо сказал он. – Кажется, тебе предстоит развлекать не только сливки русского света, но также и наших досточтимых царя и царицу.
Если Сенда и заметила звучащий в его голосе сарказм, то никак этого не показала.
– Боже мой, – в немом замешательстве простонала она, чувствуя, как съеживается в своем платье, а грим делает выражение се лица еще более гротескным. У нее проступил холодный пот, ноги стали ватными. Ей хотелось умереть, не сходя с этого места.
Оркестр вновь заиграл последние такты увертюры. Шмария поспешно утащил ее за кулисы. Актеры, исполняющие роли барона де Варвиля и Нанины, молча поспешили мимо них занять свои места на сцене. Сенда со все возрастающим ужасом смотрела, как Нанина опустилась на стул и, быстро взяв в руки шитье, погрузилась в работу. Барон устроился в глубоком кресле у камина. Занавес медленно поднялся, и перед зрителями предстал парижский будуар Маргариты Готье. Даже с близкого расстояния, из-за кулис, он выглядел как настоящий будуар. Тонкой работы мебель и ковры принесены из комнат дворца, и даже мраморный камин, взятый в одной из кладовых, был подлинным.
