Игра в любовь с форвардом (ЛП) - Лоусон Энджел

— Знаю, что, когда парень приглашает тебя к себе после полуночи, это только ради секса. — Он усмехается, и мое любопытство берет верх. — Ты когда-нибудь так делал?

— Конечно, несколько раз за последний год. Обычно, если мы возвращались домой с игры слишком поздно, чтобы идти тусить. — Он пожимает плечами. — Но все, участвующие лица осознают, о чем идет речь, поэтому это круто. — Он многозначительно смотрит на меня. — Даже Надя. Она знает, во что ввязывается с таким парнем, как Рейнольдс.

— Знаю, — ворчу я. — Она и остальные девушки, которые думают, что у них есть с тобой шанс, выбирают притворяться слепыми.

Он меняет положение, и диванная подушка прогибается под его весом, прижимая наши колени друг к другу.

— А что насчет тебя, Солнышко? Звонили ли тебе в ночи отчаявшиеся парни ради случайного секса?

Я изумленно открываю рот:

— Боже, нет.

— Даже бывший? Как там его? Эрик?

— Итан. И нет. — Я прижимаю плечо к диванной подушке. — Но, просто для ясности, — жар разливается по каждому сантиметру моего тела, — я не девственница.

— Я так и думал, что нет, — говорит он немного поспешно.

Я смеюсь:

— Сто процентов ты думал, что все еще да.

— Ладно, — признает он, медленно расплываясь в улыбке, — я определенно так и думал.

— Просто я… избирательна. После Итана я решила, что мне нужно лучше узнать людей, прежде чем впускать их в свою жизнь. — Наши взгляды встречаются. — Это касается и парней. Настоящих или фальшивых.

Между нами повисает тишина, пока он не протягивает руку и нежно проводит пальцами по моей щеке, заставляя мой пульс учащенно биться.

— Я знаю, что все это дерьмо с твоей стажировкой все усложняет, но я хочу видеть тебя не только в качестве тренерского состава. Я вроде как привык, что ты рядом.

— Я тоже начинаю привыкать к тебе, — признаюсь я. — Ты не такой ужасный, каким я тебя считала.

Он смеется, но в этом смехе нет ничего веселого. Его серые глаза темнеют:

— А еще я больше не хочу быть для тебя кем-то фальшивым.

Стоп. Что?

— Что это значит? — спрашиваю я. — Ты хочешь, чтобы это перестало быть игрой?

— Уже не игра. — Он кладет пакет со льдом на кофейный столик и придвигается ближе, стиснув зубы от боли в боку. Он полон решимости добраться до меня, несмотря ни на что, и сокращает оставшееся расстояние. Его пальцы приподнимают мой подбородок, и он прерывисто выдыхает. — Скажи мне, что тоже этого хочешь.

В голове тут же развеваются миллион красных флажков, и сильнее всех тот, который в руках тренера Грина, но я игнорирую их все до единого.

— Хочу.

Он прижимается к моим губам медленным, влажным поцелуем. Ему не нужно углублять поцелуй — я делаю это сама, прогоняя все сомнения. Он становится настойчивее, нежно поглаживая пальцами мой подбородок, прежде чем раздвинуть губы и скользнуть языком внутрь. Я поражаюсь тому, насколько каждый поцелуй с Ризом лучше предыдущего.

Он чертовски хорош в этом.

— Блядь, Солнышко, ты такая приятная на вкус, — говорит Риз между поцелуями. — Я думал об этом с той ночи, когда ты спала в моей постели.

— Я тоже об этом думала.

Обвиваю руками его шею и просто расслабляюсь, позволяя себе раствориться в нем; в том, как умело его язык касается моего, в том, как его тело прижимается к моему, в том, как он прикасается ко мне жадными руками.

И, черт, напряжение в его штанах просто непристойное.

Его руки забираются мне под свитер, приподнимая его, чтобы обнажить мою грудь. В глубине его горла зарождается хриплый стон, и его рот опускается вниз, целуя между ними.

— Этот гребаный лифчик, — говорит он. — Не то чтобы мне не нравился спортивный, но, черт, я чуть не выколол глаза тому парню в приюте, когда он разглядывал тебя.

Я смеюсь, в основном от смущения:

— Он не виноват, что я выглядела будто участвую в конкурсе мокрых футболок. Если уж кого и винить, так это Уинстона.

— Единственное, что я мог сделать это четко дать ему понять, кому ты принадлежишь. Этот парень был в опасной близости от того, чтобы получить пинка под зад.

Его рот обхватывает мой сосок, и даже сквозь кружево я ощущаю неожиданный прилив желания, пронзающий меня насквозь. Влажный жар его языка ласкает мой сосок, и я теряю всякую способность рассуждать здраво.

Губы и руки Риза работают в унисон? Смертельное сочетание.

Давно никто не заставлял меня чувствовать себя так, как сейчас, а может, такого никогда и не было.

— Ты так чертовски возбуждаешь, — рычит он мне в шею. Его слова грязны и полны отчаяния, от которых каждый дюйм моей кожи покрывается мурашками. Мой клитор ноет — желание к нему растет с каждым поцелуем, с каждым прикосновением. — Боже, Солнышко.

Резким движением Риз приподнимает меня за задницу и сажает к себе на колени. Его эрекция упирается мне между ног, и я опускаюсь вниз.

— Не переставай двигаться, — умоляет он, его язык касается моего, — твоя киска так хороша.

Ни один мужчина никогда так со мной не разговаривал и не заставлял меня чувствовать подобное. Я кладу руки на его грудь, чувствуя, как напрягаются мышцы под моими пальцами. Мой клитор пульсирует каждый раз, когда его член касается моей сердцевины, вызывая новый прилив желания. Он убирает мои волосы назад и обхватывает ладонями мой затылок и втягивает меня в еще один обжигающий поцелуй. Чувствую нарастающее напряжение между ног, щекотку глубоко внизу живота, и мое дыхание учащается. Я могла бы кончить прямо так, нет, я собираюсь кончить прямо так, но Риз сжимает мои бедра своими большими руками и заставляет меня замереть.

— Я просто охренительно хочу тебя прямо сейчас, — он прерывисто выдыхает, — но мой бок просто убивает меня.

— Боже, — я спрыгиваю с его колен, что достаточно сложно сделать, учитывая, как он держит меня. О чем, черт возьми, я думала? Я пришла, чтобы помочь ему, а не трахнуть его на диване. — Извини. Дай посмотрю…

— Эй, — он хватает меня за руку и притягивает к себе. — Ничего страшного, и я хотел исследовать твое тело не так. Не в момент когда будто тысяча ножей вонзаются в мои ребра.

— Надо было сказать.

— Не в моем стиле — говорить девушке, за которой я гонялся неделями, чтобы она отвалила от моего члена.

Его рука обвивается вокруг моей талии, и он нежно целует мое ухо. Риз продолжает ласкать меня, словно не может насытиться прикосновениями, хотя мы и не можем сделать то, что хотим. В моем сердце пульсирует кровь, и, возможно, в ушах тоже, потому что я не уверена, правильно ли расслышала его вопрос:

— Ты была близко?

Мои щеки заливает румянец:

— Все нормально.

Он приподнимает бровь, и его рука скользит под подол моей рубашки, нежно касаясь живота. Какой бы огонь ни тлел внутри меня, он разгорается с новой силой, и я, не стыдясь, приподнимаю бедра от его прикосновения. Его пальцы нежно скользят по моей коже, медленно расстегивая пуговицу на джинсах.

— Риз, — говорю я, накрывая его руку своей. — Мы можем подождать, пока тебе не станет лучше.

— Ты все время заботишься обо мне, — говорит он, поднимаясь с дивана. — Дай мне сделать то же самое для тебя.

ГЛАВА 18

РИЗ

Святое дерьмо.

Это все, о чем я могу думать, когда Твайлер садится на край кровати, а я опускаюсь перед ней на колени. Этого почти достаточно, чтобы я послал все к черту, бросил ее обратно на кровать и страдал потом от боли. Я бы потерпел боль, если бы при этом смог зарыться в ней. Но я говорил как есть: эта девушка все время заботится обо мне, и на этот раз я могу позаботиться о ней.

Плюс, я люблю лизать женскую киску, и после всего дерьма, через которое мы с Твайлер прошли, мы оба заслужили награду.

Ни за что на свете не стал бы делать это внизу. Не когда мои соседи — дегенераты могли вернуться домой из бара пьяными в хлам и с девчонками на хвосте. К тому же, этот диван повидал слишком много перепихонов, а это не перепихон. Это начало чего-то.

— Приподними бедра, — говорю я, хватая края ее джинсов. Она приподнимается, и я стягиваю ткань с её бедер. Но оставляю трусики, которые из одного комплекта с лифчиком, потому что, блядь, я не мог забыть это белое кружево, облегающее ее идеальные сиськи, с того самого дня в приюте. Этот образ вторгался в мои фантазии ночь за ночью и появлялся каждый раз, когда я дрочил. Я не шутил, когда сказал, что этот маленький засранец пялился на нее. Повезло, что у него еще остались глаза.