Хоум-ран! - Райли Грейс

— Этот подонок сейчас, наверное, как раз продает мои фотографии в какой-нибудь сальный журнальчик. Я звонил насчет этого Ричарду, и он обещал постараться выкупить все снимки, которые были сделаны, но все же… Мне не дает покоя вопрос, почему он это делал: просто решил подзаработать или его кто-то нанял? И если второе, я бы хотел знать зачем — потому что это чертовски странно.

Я протягиваю руку к клавиатуре и ставлю фильм на паузу. Я заметила еще до этого, что Себастьяна что-то беспокоит, но даже не представляла, насколько все серьезно. Подумала, он просто устал на тренировке — это вполне естественно, когда так много занимаешься спортом. Пару дней назад он уже говорил, что у него сейчас не все гладко с бейсболом, но это… Это совсем другое дело.

При мысли о таком бесцеремонном вторжении в его частную жизнь меня охватывает негодование.

— Это ужасно.

— Так глупо… Я должен быть благодарен за то, что ко мне проявляют такой интерес, но… лучше бы его не было.

Я поворачиваюсь к нему, чтобы видеть его лицо, и убираю со лба его светлые волосы.

— Совсем не глупо. Они не должны вот так лезть в твою жизнь.

— Недавно я согласился дать интервью, и для этого мне придется принять участие в полноценной фотосессии, — признается он, скорчив гримасу.

Я не виню его: что-то подсказывает мне, что по­дробности его личной жизни интересуют прессу намного сильнее, чем его успехи в бейсболе. Такое кого угодно выведет из равновесия.

— Я жалею, что не могу все это отменить, — продолжает Себастьян.

— А разве это невозможно?

— Может, если я дам одно интервью, меня оставят в покое.

— Или, наоборот, вызовешь только больше ин­тереса.

— Интерес будет в любом случае, — говорит он, — ведь скоро драфт, и к тому же в этом году исполняется десять лет со смерти моего отца.

— О… — мягко произношу я.

Себастьян кривится. Я глажу его по голове, зарываясь пальцами в волосы, в надежде успокоить. Я нико­гда не знаю, что говорить в такие моменты, — стоит мне лишь открыть рот, как я сразу все порчу. Его родители погибли, когда ему было всего одиннадцать, — верно, в этом году будет десять лет со дня их смерти. Десять лет совсем другой жизни с другой семьей… Он все помнит, хотя и был ребенком, когда это случилось, и, учитывая, с каким отсутствующим выражением лица он сейчас смотрит куда-то перед собой, я знаю, о чем он думает.

— Все нормально, — говорит он спустя несколько мгновений. — Мы вовсе не обязаны… Просто… Вот черт…

— Администрация в курсе?

— Фактически его не было на территории университета, но тренер сказал, что обратится в департамент спорта.

— Хорошо.

Себастьян морщится.

— Как же это все-таки глупо… Я ведь должен быть благодарен, понимаешь? У меня есть все шансы попасть в отличную команду после первого же раунда. А если я смогу верно рассчитать свои силы и время, чтобы перейти в Главную лигу в самый подходящий для этого момент, моя жизнь будет устроена наилучшим образом.

— Но ведь это не значит, что ты должен подавлять свои чувства — даже если считаешь их «неправиль­ными».

— Все так этого ждут. — Он прикусывает губу. — Почему же меня самого это совсем не радует?

Прежде чем я успеваю что-то ответить, он обнимает меня и снова включает фильм.

Я провожу рукой по его волосам и слегка поглаживаю затылок.

— Себ…

— Давай просто посмотрим фильм?

— Ты уверен?

— Прошу, Мия.

Я облизываю губы. Мне хочется поговорить с ним, как-то поддержать, но иногда нужно просто дать другому возможность отвлечься, поэтому я послушно устраиваюсь поудобнее в его объятиях. Тяжесть его руки на моем животе наполняет меня спокойствием.

— Спасибо, — тихо шепчет Себастьян.

Надеюсь, это дарит спокойствие и ему.

* * *

Я просыпаюсь от удара коленом в живот.

Охаю, резко открывая глаза. Моргаю в темноте и наконец вспоминаю, где нахожусь, — в постели Себастьяна. Мы смотрели «На гребне волны» и ели запеченный зити. Говорили о бейсболе и назойливых папарацци. А потом заснули в обнимку сразу, как начались титры.

Мой вдох отдается болью в животе. Руки Себастьяна по-прежнему крепко обнимают меня, но сам он беспокойно мечется по кровати, все сильнее приближая нас к ее краю. Мое сердце бешено стучит, полусонное сознание наводняет паника.

— Себ!

— Нет… — произносит он с невыносимой болью. — Нет, нет, нет…

— Себастьян! — зову я, и мой голос надламывается. На секунду я замираю, но тут же пытаюсь отодвинуться подальше от края и не допустить, чтобы мы свалились на пол. Я пробую вырваться из его хватки, но он держит меня слишком сильно.

— Себастьян, проснись!

— Нет! — вскрикивает он. — Прошу…

Это «прошу» разрывает мое сердце на части. Я раздвигаю руки Себастьяна, и в конце концов мне удается освободиться и прижать его к кровати. Он чуть не отталкивает меня, но я удерживаюсь на месте, впившись ногтями в его плечи.

— Себастьян, проснись!

Мне казалось, я поняла, что Иззи имела в ви­ду, когда рассказала про его кошмары. Но это совсем не то, и адреналин, бурлящий в моем теле, ни черта не успокаивает! Умоляя Себастьяна проснуться, я буквально ощущаю, как мое сердце колотится где-то в горле. Что следует делать, когда не можешь разбудить человека, которому снится кошмар? Может, ударить его по лицу? Встряхнуть? Продолжать звать в надежде, что это просто закончится? Как так, черт возьми, вышло, что я не знаю ответа на этот вопрос?!

— Себастьян! — снова говорю я, и мой голос ста­новится резче. Краем глаза замечаю рыжее пятно: это Мандаринка спрыгнула с кровати, испугавшись шума. — Тебе снится страшный сон. Проснись!

Он наконец открывает глаза — взгляд безумен, точно у дикого зверя. Его тело напряжено. Я касаюсь его щеки — у него липкая кожа.

Я произношу его имя еще раз — шепотом — и прижимаюсь к его щеке своей.

Почувствовав на затылке его ладонь, я испытываю прилив спокойствия — переполняющий меня адре­налин начинает убывать. Пальцы Себастьяна нежно пере­бирают мои спутанные волосы.

— Мия, — хрипло шепчет он. — Что…

— Похоже, тебе приснился кошмар, — я слегка отодвигаюсь, чтобы лучше видеть его лицо. — Я едва тебя разбудила.

Он быстро моргает.

— Вот черт. Прости.

— Ты в порядке?

— А ты?

Этот вопрос заставляет меня вздрогнуть, но врать ему я не хочу.

— Ты, ну… пнул меня коленом. Но все в порядке, это не…

Он так резко вскакивает с кровати, что чуть не опрокидывает меня.

— Что?

28

Себастьян

Я причинил ей боль.

Ударил, черт возьми.

Я резко сажусь, чувствуя, как сердце начинает биться еще быстрее — если такое вообще возможно. Все мои чувства обострены до предела: кошмары всегда выбрасывают больше адреналина, чем я могу вынести. Иногда я просто бросаюсь на пол и отжимаюсь, чтобы отогнать стоящие перед глазами картины того страшного дня, но сегодня это не вариант.

— Покажи. Сильно болит?

В темноте лицо Мии кажется бледным, а глаза — огромными и почти черными. Она заправляет еще более спутанные, чем раньше, волосы за уши.

— Только живот. Все в порядке.

— Ни черта не в порядке. — Я осторожно тянусь и провожу ладонью по ее животу. Во сне ее майка слегка задралась, и я касаюсь обнаженной кожи. Мия никак не реагирует, но я знаю ее: она может только делать вид, что ей не больно.

— Вот дерьмо!

— Все хорошо, Себ.

— Не ври, — говорю я, пожалуй, слишком резко. Я сглатываю. Мне, блин, нужно успокоиться, но кошмар все еще диким зверем бродит в моем сознании. Осколки стекла. Кровь на кожаных сиденьях. Крик отца, его рука, вытянутая в инстинктивной попытке защитить маму.

Сон повторяется снова и снова, каждый раз немного изменяясь. Вот на переднем сиденье вместо моих родителей Ричард и Сандра. Потом Джеймс и Купер. Вот Иззи — переломанное тело и тонкая струйка крови изо рта.