Иван Жагель - Состязание в непристойностях
— Иногда я должна заниматься и домашним хозяйством. У меня дома абсолютно пустой холодильник. Мне надо чем-то кормить своего сына, — пояснила она.
Калачников тут же мысленно представил себе маленького, злобного и очень толстого мальчика, поглощавшего гору продуктов, которые мать не успевала ему подносить, — пирожные, мороженое, гамбургеры, чипсы, жирные шоколадные коктейли, сладкие шипучки и прочую современную гадость.
— Может быть, тогда я зайду к тебе в гости? — буркнул Петр. — Угостишь меня чаем.
— И это не получится… Я же тебе уже говорила: не хочу, чтобы в детских воспоминаниях моего сына осталось, что его маму посещало много разных мужчин.
Теперь Калачников саркастически хмыкнул. Он явно рассчитывал ее задеть, и у него это получилось.
— Что тебе кажется таким уж смешным?! — повернулась к нему Марина.
— Много мужчин? — переспросил он. — Значит, я уже далеко не первый, кто наведывался к тебе?
— Ты не первый, кому я отказала.
Калачников на время прекратил эту опасную, бесперспективную пикировку, тем более что на повороте ему пришлось быть повнимательнее. Но когда впереди показался шпиль университета, он сказал:
— Некоторые твои слова, поступки бывают очень обидными для меня.
— Например? — удивилась Марина.
— Например, ты с таким упорством не хочешь познакомить меня со своим драгоценным сыном, словно я болен проказой или могу научить его чему-то дурному. А может, ты давно уже решила, что как только закончится действие нашего договора, мы сразу же расстанемся? Тогда и в самом деле знакомить его со мной не имеет никакого смысла.
— Говорю же тебе, я просто не хочу, чтобы он считал маму шлюхой.
Петр отметил про себя, что Волкогонова так и не прояснила, что же будет по окончании их делового соглашения, продолжатся ли их встречи, но решил не акцентировать пока на этом внимание, а зайти с другой стороны.
— Из пятилетнего возраста у людей не остается практически никаких воспоминаний, — заявил он. — Я вот лично ничего с того времени не помню, абсолютно ничего! Ну разве что дворнягу с обрубленным хвостом, которая жила у нас во дворе. Почему же у твоего сына должно быть по-другому?! Да и это ненормально, если мальчишка воспитывается только среди женщин. Ты кого хочешь из него вырастить? Неужели же у тебя не может быть друзей-мужчин?
Есть вещи, с которыми трудно спорить.
— Может, — согласилась Марина. — Но сын должен знакомиться с ними не в моей постели.
— А где?
— Ну, не знаю…
Еще минуты три они ехали молча.
— Хорошо, давай вместе с твоим сыном в воскресенье сходим в зоопарк, — сказал Калачников. — Такой вариант нашего знакомства тебя устраивает?
— Ты пойдешь в зоопарк?! — удивилась она.
— А что тут странного?
Волкогонова не ответила, но было видно, что она восприняла это его предложение почти как акт самопожертвования. В глазах Марины появились смущение и какая-то особая теплота, как тогда, когда Калачников безрассудно схлестнулся из-за нее с Дурмановым. Все-таки чтобы завоевать женщину, совсем не надо прожить с ней всю жизнь, достаточно ей это пообещать или притвориться, что ты любишь ее детей.
— Хорошо, я согласна, — сказала она. — В воскресенье мы все вместе сходим в зоопарк.
При прощании Волкогонова нежно поцеловала Калачникова и быстро взбежала на крыльцо своего подъезда, а он, отъезжая, подумал, что сейчас вполне мог бы добиться от нее и большего, и они впервые сделали бы это в машине.
Впрочем, поднялась Волкогонова к себе совсем ненадолго. Посмотрев на сына и убедившись, что с ним все в порядке, она предупредила няню, что скоро вернется, и отправилась за покупками. В расположенном неподалеку супермаркете Марина набрала целую тележку всяких продуктов, моющих средств, парфюмерии, других необходимых в домашнем хозяйстве вещей и уже направилась было к кассам, как у нее зазвонил мобильный телефон. Это оказался Калачников.
— Ты должна срочно приехать ко мне! — сдавленным полушепотом произнес он.
Казалось, на его груди лежит платяной шкаф. Такого испуга в его голосе она еще ни разу не слышала.
— Что случилось?! — встревожилась Марина. — Опять болит сердце?!
— Хуже!!
— Что может быть хуже?
— Я покалечил человека! Женщину! — чуть не плача, объяснил Калачников.
Чувствовалось, он охвачен паникой.
— Сбил машиной?
— Нет, просто толкнул.
— Где?
— У своего дома.
— Послушай, — разозлилась Марина, — ты можешь более или менее связно все объяснить?! Не заставляй меня вытаскивать из тебя по одному слову!
— Да я не знаю, что тут объяснять! — тоже стал сердиться Петр. — Мы с тобой попрощались, я поехал домой и у своего подъезда наткнулся на двух теток — ну из этих, в бесформенных вязаных кофтах. Им можно дать и тридцать лет, и сорок, и пятьдесят. Одна из них заявила, что является моей давней поклонницей и я просто обязан с ней поговорить. Думаю, это именно она терроризирует меня по телефону. Я пытался уйти домой, но она буквально вцепилась в меня. Тогда я ее оттолкнул — а что мне было делать?! Она упала и… кажется, сломала ногу.
— О Господи! — выдохнула Марина. — И где она сейчас?
— Мне пришлось вместе с другой женщиной затащить ее к себе домой.
— Зачем?!
— Ну не бросать же ее на улице?! Сейчас эти две тетки сидят у меня в гостиной, точнее, одна лежит на диване, а другая сидит, а я звоню тебе из спальни.
Теперь стало понятно, почему Калачников говорит вполголоса, сбиваясь на свистящий шепот.
— А почему ты не вызвал «скорую» и не отправил пострадавшую в больницу?
— Ты что, шутишь?! Для «желтой прессы» это еще лучший повод потоптаться на мне, чем если бы меня самого забрала «неотложка»! — подивился Петр наивности Марины. — Из меня сделают насильника и злостного хулигана. Ну пожалуйста, приезжай, — с мольбой добавил он.
— Но я не травматолог… Хотя, конечно, посмотреть, что у нее, да и наложить шину я могу.
— Вот видишь, — непонятно чему обрадовался Калачников. — Спаси меня! Я просто обезумел!
В трудных ситуациях у мужчин появляются те особые интонации, с которыми они обращались в детстве к своим матерям. При этом женщины просто не могут остаться равнодушными, у них срабатывает веками выработанный рефлекс. Бросив в магазине тележку с продуктами, Волкогонова выбежала из супермаркета, поймала машину и уже через пятнадцать минут позвонила в квартиру Калачникова.
Когда Петр появился на пороге, вид у него был чрезвычайно растерянный: в таком состоянии людей еще называют пришибленными, заторможенными. Вместо приветствия Калачников пожал плечами и смущенно повел рукой внутрь квартиры, приглашая Марину войти, он словно говорил: я ничего не придумал — убедись сама.
