Мари Луизе Фишер - Поздняя любовь
— Да, видимо, так оно и было, — равнодушно согласилась Доната.
— А я вот никогда не знаю, можем ли мы быть вместе, — посетовал он.
— Быть может, в этом и состоит вся прелесть наших отношений. Но сейчас, прошу тебя, прекрати дискуссию и жуй!
— У меня нет аппетита.
— Тогда придется вычеркнуть из программы следующих дней нашу совместную трапезу.
— Доната, я…
— А теперь возьми себя в руки! Уж этот-то кусок бутерброда, с аппетитом или без оного, ты проглотить сможешь. — Она осознала, что впадает в тот самый тон, которого хотела избежать. — Намазать тебе на него чуточку меда? — спросила она более сердечно.
Он кивнул.
Госпожа Ковальски разрезала заранее его бутерброд на небольшие кусочки. Теперь Доната мазанула на каждый из них по маленькой порции меда и стала один за другим совать ему в рот.
— Вот и получилось, — удовлетворенно заметила она. Он запил последний кусок глотком чая.
— Это потому, что ты меня кормишь.
«Не веди себя как маленький», — хотелось ей заметить в наставительном тоне, но вместо этого она произнесла:
— Тогда придется мне, видимо, и в обед покормить тебя супом с ложечки. Госпожа Ковальски приготовит сегодня совершенно изумительный мясной бульон специально для тебя.
— Она от тебя просто без ума.
— Надеюсь, что это действительно так. Люди, тебя обслуживающие, должны хоть чуточку тебя и любить тоже. Разве не так? Иначе это было бы ужасно. Чего бы ты хотел сейчас? Может быть, принести тебе радиоприемник? Или, если хочешь, телевизор?
— Нет, спасибо… — Он запнулся.
— Говори же!
— Когда ребенком я болел и должен был лежать в постели, мама обычно мне что-нибудь читала.
Доната засмеялась.
— А когда ты поправлялся, то она играла с тобой в «Не сердись, человечек»[6], так?
— Откуда ты знаешь?
— Так ведь поступают все любящие матери. Моя в том числе. — «Но я-то тебе не мать, — подумала она, — и роль матери играть не собираюсь!»— А что, Г. Липперт тоже так поступала?
— Гундель? Я у нее ни разу не болел. А то бы она тоже не стала обо мне беспокоиться, — заметил он. — Это не в ее духе.
— А что же в ее духе?
— Она — молодая девчонка. Эгоистичная. И уже основательно потрепанная.
— Не очень-то лестная характеристика, — произнесла Доната укоризненно, но ощущая, что его слова ей приятны.
— Да, но, когда влюбляешься, таких вещей сразу-то не замечаешь.
Доната промолчала.
— Разве с тобой такого не случалось? — допытывался он. — Что сначала влюбилась и только позднее поняла, что он твоей любви не стоит?
Она задумалась и мысленно перебрала свои влюбленности одну за другой.
— Нет, — решила она, — бывали конфликты, отчуждение и разрыв. Но каждый был достоин моей любви. — После короткой паузы она добавила: — Их было не так много, как ты, наверное, думаешь.
Она встала и собрала посуду.
— Ну сколько же? Скажи мне, — попросил он.
— Не скажу.
Он схватил ее за руку.
— Почему?
— Потому что тебя это не касается, дорогой мой. Я ведь не задаю тебе нескромных вопросов.
— Вопросов нескромных не бывает. Таковыми могут быть только ответы.
— Потому-то я тебе и не отвечу. — Она вдруг воззрилась на него: — Но ведь этот афоризм не ты выдумал? Где-нибудь вычитал?
— Ты права. У Оскара Уайлда.
— Ты у меня этакий маленький острых слов чеканщик. Ну, а теперь все же отпусти меня!
Однако он еще крепче сжал ее руку.
— А что ты собираешься делать?
— Поставлю поднос в коридор около двери, чтобы госпожа Ковальски тебя не беспокоила, когда будет убирать. Проплыву круг в бассейне, надеюсь, ты не будешь возражать. Потом оденусь.
Он отпустил ее руку.
— А когда появишься у меня снова?
— Не позднее чем твой супчик. Я ведь тебе обещала. Она прочитала в его глазах разочарование, но решение свое менять не собиралась.
— А что мне до этого делать?
— Отдыхай, дорогуша! Сам подумай, ты ведь лежишь здесь, чтобы выздороветь. Сказать, чтобы тебе принесли радиоприемник?
— Нет, спасибо.
— Как хочешь. — Она подвернула ножки складного столика под крышку, послала Тобиасу воздушный поцелуй, нажала локтем на ручку двери и вышла из комнаты.
Вопреки опасениям Донаты уик-энд прошел вполне миролюбиво. Тобиас был, правда, чуточку капризен, но в основном спал или дремал в одиночестве. Она время от времени заглядывала к нему, и он часто даже не замечал ее присутствия.
Себастиан о себе знать не давал.
В воскресный вечер Доната предложила сестре вместе навестить Тобиаса.
— Надеюсь, ты не ожидаешь, что я стану за ним ухаживать? — спросила Сильвия, высоко вздернув брови.
— Нет, вовсе нет. Уход за ним ты можешь полностью предоставить госпоже Ковальски.
— Иначе я бы посчитала твои требования чрезмерными.
— Разумеется, — согласилась Доната, — но я все же хочу тебя с ним познакомить. Должна же ты знать, кто живет в одном доме с тобой.
— Ну ладно, раз ты настаиваешь.
Доната еще раз убедилась, как все же тяжко иметь дело с сестрой. Сильвия определенно обиделась бы, если бы Доната не сочла нужным познакомить ее с Тобиасом. А теперь она вела себя так, словно приносит жертву, посещая его.
Температура у пациента вновь поднялась; его щеки покраснели, глаза блестели лихорадочно. Тобиаса помыли и приготовили ко сну. Но волосы его бриолином не смазали и не пригладили, а на подбородке и щеках показалась быстро прорастающая борода.
Он сидел на постели прямо, опираясь на окружающие его подушки, когда вошла Доната.
— Доната! Я так ждал тебя, — вымолвил он с легким упреком.
Она на это не ответила, а впустила в комнату Сильвию и подтолкнула ее вперед.
— Итак, вот он, гость нашего дома, Сильвия. Дипломированный архитектор Тобиас Мюллер.
Сильвия ему руки не протянула, но все же ответила на его обаятельную улыбку.
— Госпожа Сильвия Мюнзингер, — продолжала знакомство Доната, — моя сестра. Она тоже живет здесь, но тебе едва ли придется ее часто видеть, пока ты не поднимешься на ноги. Она очень занята. — Доната и сама удивилась, как легко слетела с ее уст эта беспардонная ложь.
— Вы работаете, госпожа Мюнзингер? — спросил Тобиас, чтобы начать разговор.
— Профессионально нет. Но у меня масса общественных обязанностей.
— Ах, вот как, — безучастно пробормотал Тобиас. Сильвия потянула носом. В воздухе висел аромат терпкой туалетной воды, который, однако, не мог перебить запаха болезни и лекарств.
— Видимо, — спросила она, — курить здесь не следует?
