Татьяна Белая - Любви все возрасты покорны
— Да ты не глупый, ты хитрый еврей, — ответила Аня с улыбкой, привычно запуская руки в его шевелюру.
— Хитрый? Пусть так. Это гены, Анечка. Это дурная наследственность, — ответил Стас, продолжая светиться лучезарной, счастливой улыбкой. — Скажи, что ты меня простила и согласна выйти за меня замуж.
— Может быть, дома этот вопрос обсудим, — прошептала Аня, наклоняясь к его уху.
— Нет! Сейчас, сию минуту. Скажи это при свидетелях, — настаивал он.
— Я простила и согласна выйти за тебя замуж, — ответила Анюта. — Все, поднимайся.
— Тогда будем отмечать нашу помолвку, — сказал Стас, вставая и вытаскивая из кейса бутылочку французского коньяку и шоколадку.
Светлана до сих пор сидела потрясенная. Господин Оболенский, такой неприступный, такой отстраненный, казалось бы, от людских страстей человек, стоял, преклонив колено перед женщиной, и просил ее руки.
Стас разлил коньяк по рюмочкам, и все выпили за их счастье.
— А где "горько"? — спросил Оболенский.
— На помолвке "горько" не кричат, — вмешалась Аня.
— Кто, сказал? — возмутился Стас и подарил своей будущей жене нежный, долгий поцелуй.
В это время в комнату вошла секретарша Марина. Увидев, целующегося шефа, она застыла в дверях, не зная, что делать.
— Заходи, заходи, Марина, — сказал Стас, — выпей рюмочку за счастье своего начальника. Я женюсь!
Марина выпила, извинилась и направилась к двери, так и не объяснив, зачем приходила.
— Марина, — сказал ей вслед Оболенский, — информация не секретная, так что не мучайся. Она же умрет, если владея таким секретом, не сможет ни с кем поделиться, — добавил он, когда Марина вышла.
— Светлана Афанасьевна, перерыв закончился. Давайте пойдем в бухгалтерию и не будем им мешать, — сказал Шура.
Они вышли, оставив Стаса с Анной одних.
— Александр Иванович, — обратилась Светлана к Шуре, — вы, конечно, в курсе, скажите — и давно это у них?
— Со дня покупки квартиры Оболенским, насколько я знаю,
— ответил Шура.
— Ну, Анна! Ни слова, ни полнамека! Видно было, что у нее с кем-то роман. Ходила вся, как светом озаренная. Но, чтобы с Оболенским! Мне бы даже в голову не пришло.
— Пора готовить подарки. Очень скоро нам предстоит погулять на свадьбе.
— Вы так думаете?
— Уверен!
Аня со Стасом стояли посередине комнаты обнявшись, и молчали. Казалось, что у них не было слов, чтобы поведать друг другу о своих переживаниях. Однако и без слов они все понимали.
— Анюта! — прошептал Стас.
Анна закрыла ему рот ладошкой.
— Молчи, Стасюля. Пойдем.
Анна собрала цветы, Стас обнял ее за плечи и они вышли из кабинета. По-видимому, сенсационная новость облетела уже весь офис. Из кабинетов выглядывали удивленные лица, в коридоре на них оглядывались. Однако их суровый шеф, которого абсолютное большинство никогда не видело с распущенными локонами, шел в обнимку с женщиной, улыбался, и, казалось, никого не видел.
Через некоторое время в кабинет к Радченко вошла заплаканная Светлана Филипповна.
— Иваныч, — обратилась она к Шуре, вытирая слезы платком.
— Ну что? Что он в ней нашел? Я намного моложе, красивее, вроде не дура. Почему она?
— Света, видимо, он все-таки нашел в ней то, чего нет в тебе. И этого чего ему, как раз и не хватало для счастья. Перестань плакать, кругом люди. Успокойся, и можешь сегодня идти домой. Я тебя отпускаю.
— Вот уж точно говорят: "Не родись красивой, а родись счастливой", — с грустной усмешкой проговорила Светлана.
— Не будем загадывать на будущее, но в своей жизни вряд ли, Анюта лопатой счастье гребла.
— Шура, да я ничего против нее не имею. Просто констатирую
— повезло бабе.
— Света, вот, что я тебе скажу. Повезло-то не только ей, но и Стасу. Насколько я знаю своего дорогого друга, можно сказать, брата Стасона, он очень непростой и сложный человек. В больших дозах господина Оболенского не всякая женщина выдержит. Только та, которая способна понять его суть. Способна проникнуть в самые потаенные уголки его души, куда он никого не пускает. Вот Аня его понимает. Я это видел и знаю. Запомни мои слова. Они поженятся, будут жить, и Стас начнет меняться. Он начнет меняться сам, без малейших усилий с ее стороны.
Обоим повезло, что судьба уготовила им встречу. Люди нашли друг друга и надо только порадоваться. А завидовать? Завидовать глупо, тем более, что это поганое и грешное чувство. Все, Светик, иди, мне надо работать.
— Все я ухожу, — сказала Света, вставая. — Ты представляешь, Иваныч, а я ведь пыталась рассказать ей подробности той незабываемой ночи с Оболенским. И все удивлялась, почему ей не интересно и она уходит от разговора.
— Светлана, ты ведь неглупая женщина, почему у тебя язык-то без костей? Всем подряд готова поведать свои женские секреты, — с досадой произнес Шура.
— Ой, вы мужики, вам этого не понять, — вздохнула Светлана Филипповна. — Я ведь действительно его люблю, и даже поговорить с кем-нибудь о нем, доставляет мне радость, — грустно добавила она и вышла из кабинета.
В тот счастливый день примирения, придя домой, Стас отключил мобильник и городской телефон. "Нас ни для кого нет",
— сказал он, подхватил Анну на руки и понес в спальню. Да, это был снова ее Стас — сильный и нежный. Его руки, его страстный шепот, запах родного тела. Аня почувствовала, что по щекам ее текут слезы.
— Кнопочка, милая, ну почему ты плачешь? Все ведь хорошо,
— шептал Стас.
— Стасинька, от счастья тоже плачут, — ответила Анна, обнимая его. — Я думала, что этого уже никогда не будет
— У нас все будет. Все! — сказал Стас. — Бог послал нам испытание, мы выжили, и теперь мы с тобой просто обречены быть счастливыми. И только вместе. Помни об этом каждую минуту. Верь в это, и так будет.
Потом она, как обычно, лежала на его плече, он гладил ее волосы и улыбался.
— Знаешь, Анюта, после моих разговоров с твоей дочерью я понял одну вещь. Ты всю жизнь занималась не своим делом. Олеся дала мне почитать твои стихи, и я был потрясен. Кстати, в молодости я сам, чего-то там сочинял, но это так, самодеятельность. А ведь у тебя талант, где ты слова-то такие находишь? В твоих стихах столько чувства, столько душевности. Почему, ты никогда не говорила, что твои стихи и рассказы печатались в "Юности"?
— Ой, Стас, это было так давно, — ответила Аня.
— А стихи, посвященные матери, дочери, к тридцатилетию, разве это давно?
— Я могу писать только о том, что меня очень волнует.
— Знаешь что, радость моя, займись-ка ты творчеством,
— продолжил Стас. — Садись за компьютер и твори.
