Розмари Роджерс - Любовная игра. Книга вторая
Начав говорить, обычно молчаливая экономка стала почти болтливой, и Сара едва удержалась, чтобы не изогнуть в недоверии брови. Оказывается, в Серафине было много человеческого, хотя ее и трудно было вообразить юной пятнадцатилетней девочкой, с трудом идущей но бесчисленным ступеням с тяжелыми котлами горячей воды. Бедняжка, было ли у нее нормальное, беззаботное девичество?
— Может быть, я досаждаю синьорине… все это было много лет назад, и кое-что из тех событий лучше забыть.
— О нег, нет! — поспешно сказала Сара с пробудившимся любопытством. — Пожалуйста. Мне хотелось бы многое узнать, особенно о первой герцогине, потому что это ее комнаты, и ее портрет все еще висит здесь вместо того, чтобы висеть в картинной галерее. Она, должно быть, была… прекрасна! И она была испанкой, не правда ли?
— О да — она была испанкой — очень красивой, очень юной. Герцог, ее муж, не мог ей ни в чем отказать. О чем бы она ни попросила — драгоценности, изящные платья, — она имела все. А тогда в нашей стране были трудные времена, синьорина. Очень трудные. И тогда у семьи было не так много денег, как сейчас, благодаря нынешнему герцогу, и иногда бывало совсем туго — но, право, герцогине стоило только пожелать, и все. Ее желание мгновенно исполнялось!
— За исключением свободы, я полагаю! — Что-то побудило Сару несколько сухо перебить Серафину.
История отличалась от той, которую ей ранее рассказывала сама Серафина. Бедная юная невеста — игрушка для герцога-тирана, который, подобно своему старшему сыну, принадлежал средневековью.
— Вы же говорили что он покидал ее одну в этом просторном палаццо, пока сам путешествовал и, без сомнения, навещал своих любовниц? Вероятно, в этих великолепных комнатах с мраморной ванной, солнечной террасой и широкой мягкой постелью она начала чувствовать себя как в тюрьме, бедная женщина!
На мгновение лицо Серафины напряглось, и Сара подумала, что, может быть, сказала что-то лишнее, и гадала, почему у нее вдруг замерло дыхание. Но, казалось, что старая женщина сказала слишком много и зашла слишком далеко, чтобы остановиться на том, что уже сказала, хотя ее последующие слова и прозвучали, как упрек:
— Синьорина не понимает! Все было не так, хотя это правда, что герцогиня забеременела вскоре после замужества. Тогда она и попросила себе эти комнаты, после чего ее муж герцог и начал часто уезжать по делам, хотя dottore[46] был здесь, в резиденции, все время. Деньги необходимо делать, синьорина. А в те дни не было шумных летающих машин, которые могли здесь приземлиться. Путешествовать по дороге было очень, очень трудно и опасно. Banditi[47] повсюду охотились на путешественников. Герцогиня была не в состоянии…
— Ну, а после… — настаивала Сара, сама не зная почему. — Несчастная молодая герцогиня умерла — можно сказать, убита — просьба о простой медицинской помощи была отвергнута ее мстительным мужем. Если бы он на самом деле любил ее, он бы простил.
— Если у вас будет новорожденный, которого надо кормить, и материнские заботы, вы захотите уехать от вашего ребенка, синьорина?
— Touche[48], Серафина. — Сара неохотно покачала головой. — Нет, полагаю, что нет! Но я уверена, что и она также, не правда ли? И был ли герцог здесь, когда родился ребенок? Не мог ли он остаться с ней после этого?
Ребенок, о котором они говорили, был Марко; какая странная мысль и как трудно вообразить его ребенком, тем более беспомощным малышом.
Серафина также покачала головой, и ее обветренное смуглое лицо приняло почти задумчивое выражение.
— Герцог был здесь, конечно, хотя она — герцогиня — не хотела его видеть. Она кричала — несмотря на то, что dottore пытался подготовить ее, она была не готова к реальной боли при рождении ребенка, и как она кричала! Я, помню, закрывала уши от ее воплей и слов ненависти и гнева, пока моя madre не отослала меня прочь. И даже после…
— Да?
— После она не захотела видеть ни мужа, ни своего ребенка, синьорина. Она загоняла мою мать, не говоря уже о dottore. И только потому, что груди ее начали болеть от молока, она наконец разрешила принести своего сына, чтобы покормить его. Увидев малыша, она отвернулась от него, она даже не взяла его, не прикоснулась к нему — и кричала, вопила и бесилась, пока наконец ребенку на нашли кормилицу, женщину с гор, чей брат…
Серафина сердито сжала губы, но до того, как Сара смогла задать какой-то вопрос, быстро продолжила тем же безжизненным голосом:
— Но даже если о ребенке позаботились, у нее был муж, синьорина. Она отвернулась и от него, несмотря на все, что он пытался сделать, что он продолжал ей давать, несмотря на то что она не разделяла его постель и не желала, чтобы он разделял ее. Она требовала все больше и больше, как цену за то, что она родила сына — наследника, который должен был стать следующим герцогом, и он давал ей все, еще надеясь, что со временем она, может быть, изменится. Теперь-то, синьорина, он начал отсутствовать все дольше и дольше… И однажды, я сама слышала, как он сказал своему другу, который навестил его, что не может больше мириться с ненавистью, которую она питает и выказывает к нему, как он ни старался… уговорить ее.
Вода в ванне остыла — почти автоматически Сара повернула кран, чтобы долить горячей воды. Вопреки всему, история, которую Серафина неожиданно рассказывала ей со всеми интимными деталями, настолько увлекла ее, что она забыла о настоящем и реальности своего неприятного положения. Она забыла даже спросить, почему Серафина выбрала это время и этот момент, чтобы поведать семейные тайны совершенно посторонней женщине.
— Итак, он отсутствовал все дольше и дольше, в то время как она…
Сара произнесла эти слова задумчиво и почти про себя, пытаясь в то же время переключиться на совсем другую историю. Это похоже на японский фильм «Расёмон», сказала она себе самой. Несколько граней правды, которую каждый видит со своей точки зрения. Пытался ли кто-либо в действительности понять бедную маленькую испанскую герцогиню до того, как все ее осудили, как избалованного и капризного ребенка, которого ничто не заботит, кроме собственного комфорта?
Она взглянула на Серафину, которая, казалось, забылась, уйдя мыслями в прошлое, почти автоматически перебирая худыми натруженными пальцами деревянные четки, пока ее глаза смотрели куда-то в пространство поверх мокрой головы Сары. Это было, безусловно, время для воспоминаний и размышлений.
— Ну, ему следовало брать ее с собой! Может быть, она просто хотела побыть снова среди людей. Чтобы иметь возможность надеть свои красивые платья и драгоценности в оперу, балет или на вечерний прием. Он мог бы ее отвести к… ну, вероятно, тогда не было консультантов по браку, но, по меньшей мере, к психологу, который мог бы ей помочь. Если бы она не была так молода…
