Наталия Терентьева - Бедный Бобик
– Козлизм! Это просто козлизм! И что это такое – жилище киборгов? – Долговязый студент, чуть склонившись, обходил кругом большую легкую конструкцию, в которой предметы, составлявшие композицию, менялись от ракурса, с которого на них смотреть.
– Ты идиот, что ли, Кузякин? – не выдержал молчавший до сих пор Федосеев. – Мультиков насмотрелся? Какие киборги?! Это аллегория! – Он с недоумением посмотрел на кисточку, деревянная ручка которой только что хрустнула под его зубами, и отложил ее на подоконник.
Симпатичная студентка с выбритыми височками и пушистой розовой челкой засмеялась:
– Аллегория чего? Как это называется у тебя? «Композиция номер пять»?
– Почему? Ну, допустим… «Весеннее настроение… гм… одного студента»…
– А-а… ну тогда ясно… – улыбнулась девушка.
– Ну а вот это, в центре, что висит? – никак не успокаивался долговязый. – Ерунда какая-то, с веревочками?
Федосеев вздохнул и терпеливо ответил:
– Это пузырек с… – Федосеев разлохматил волосы и с сомнением посмотрел на заранее смеющуюся Киру. – Ну в общем… с генетическим материалом…
Студенты захохотали, а долговязый Кузякин договорил за него:
– Со спермой!
Кира, нахмурившись, покачала головой.
– Нет! – запротестовал Федосеев. – Зачем так тупо все объяснять! Это… Ну как бы первоисточник жизни, понимаете! И пузырек мифический! Кира Анатольна! – объяснял Федосеев под общий смех. – Это в переносном смысле! И вовсе не обязательно медицинскими терминами все называть! Если все упрощать, то поэзии никакой вообще не будет! Оттуда идут линии жизни, видите? Во все стороны…
– В этом есть поэзия, да, Федосеев, ты уверен?
– Есть! – вскинул голову Федосеев. – Вообще когда начинаешь объяснять, что ты задумывал, то получается хрень.
– Значит, хрень задумывал, – вздохнула Кира.
– А почему пузырек-то, а не ведро, к примеру? – все не успокаивалась студентка с розовой челкой.
– Так это за один раз, а не за всю жизнь… Ну так как-то…
Федосеев махнул рукой, потому что в хохоте уже ничего нельзя было разобрать. Кира только пожимала плечами, тем не менее внимательно рассматривая конструкцию.
– Что, больше не о чем говорить? Или у вас тема продолжения жизни сейчас самая актуальная? Так можно было опоэтизировать как-то, что ж так в лоб-то, а, Федосеев? Это ты отдельно телеграмму шли зрителям, которые на твою выставку придут, чтобы понятно было! А надо, чтобы искусство в душу проникало. Без лишних слов и объяснений. При чем тут… генетический материал…
– Телеграмм больше в Европе нет! – живо заметил Кузякин.
– Давайте вообще во всем на Европу равняться. И так вы… С потерянным национальным самосознанием…
– Я расстроил вас, Кира Анатольна? – огорченно спросил Федосеев.
– Нет, обрадовал, наверное! Расстроил, Федосеев, расстроил! Примитивностью мысли и черствостью души расстроил! Не для того тебя добирали, как гения, чтобы ты нам медицинскую энциклопедию иллюстрировал, понимаешь?
– Так и я говорю, – попытался защищаться юноша. – Как трактовать… Если без медицинских терминов, то это любовь, а если…
Кира махнула на него рукой:
– Молчи лучше! Неудачно, и точка. В следующий раз найди другой язык, для того чтобы рассказать о движениях своей души. Хорошо?
– Хорошо.
– Договорились? – Кира посмотрела на всех. – Слюну, пот и прочие физиологические подробности организма в этом семестре не беремся больше воспевать, ага?
– Ага… – ответила за всех студентка с розовой челкой. – Это вы Федосееву скажите, у него фонтан незакрывающийся.
– А с чего это Федосеев – гений? – вступил Кузякин. – У него просто энергии много, руки неспокойные, все время нужно ими шевелить, что-то делать, все равно что…
– Остынь, Кузякин! – отмахнулась и от него Кира. – У тебя пафос один – как бы Федосеева не объявили талантливее, чем тебя, на это все творческие силы уходят.
Она не сразу услышала телефонный звонок.
– Кира Анатольна, нас атакуют! – Федосеев протянул трубку радиотелефона, вопросительно глядя на нее, потому что иногда она отключала телефон на время семинаров со студентами.
Сейчас она кивнула и взяла трубку.
– Цыц! – строго посмотрела Кира на хохочущих студентов и энергично ответила звонившему: – Да! Да, слушаю вас… Секунду, извините, ничего не слышу. – Она велела студентам: – Не орите так! – и пошла в дальний угол большой студии, негромко и укоризненно заметив Федосееву, на ходу: – Пузырек… мифический… Ты долго думал-то, художник?
– Долго! – обиженно сказал Федосеев. – Сами говорили, что художнику нельзя отрезать крылья, а то вдруг они больше не отрастут…
– Отрастут, у тебя отрастут, – успокоила его Кира и отвернулась с трубкой. – Да, слушаю!
– Кира Анатольевна…
– Я! – Она выпрямилась, услышав голос Дениса, который узнала бы из сотни.
– Это Денис… Добрый день…
Кира набрала побольше воздуха и ответила, стараясь сдерживаться:
– День очень добрый, Денис. Послушайте меня… Если бы был жив Аленин отец, мой муж, он бы вам башку открутил и к другому месту ее приделал. Сказать к какому?
– Я понял.
– Девочку беременную обижать – большого ума не надо. А не хотели ребенка – значит, раньше надо было думать! А так – паскудство получается, вам не кажется?
– Ммм… – Денис мучительно выдохнул. – Спасибо, Кира Анатольевна.
– Приходите еще! Да, и имейте в виду! Мне Аленка ни слова единого про вас не сказала. Я сама все вижу – что она одна, что вас нет, а девчонка моя все время плачет. И еще вас защищает.
Кира услышала «До свидания!» и короткие гудки. Она лишь покачала головой.
– И за что нам это?
Федосеев, так и стоявший неподалеку, вопросительно взглянул на Киру.
– Помощь нужна? Может, морду кому набить?
– Может, и набить. – Кира задумчиво постучала трубкой по плечу Федосеева. – Нормально причешись, хорошо? Ты же очень симпатичный мальчик. Срежь, пожалуйста, все цветные клочья, ты обещал.
– И дреды не вплетать, да? – уточнил Федосеев.
– Не вплетать. В брови ничего себе не вкалывать, в язык там… куда вы еще себе шарики и железки понатыкиваете. И татуировки не делать.
– О! – сказал радостно Федосеев. – Я знаю, что я сделаю к следующему занятию…
– Что?
– Воплощение всех ваших… ну вот то, что вам не нравится… Человека такого, разрисованного, утыканного…
– У нас вообще-то тема другая, Федосеев, – вздохнула Кира. – Но тебе можно. Твори. Только штаны на него не забудь надеть, хорошо? И чтобы без пузырьков там всяких, договорились? Побольше эстетики и философии, а физиологии поменьше, ага?
Денис, первым нажавший отбой, дул на вспотевшую ладонь.
