Анна Берсенева - Азарт среднего возраста
– А Дашка дома?
– В Испании еще. У них же каникулы в лицее какие-то безразмерные.
Александру было неловко оттого, что он спрашивает о каких-то пустяках и что сын на эти вопросы отвечает. Это даже не неловкость была – стыд заливал его жгучей волной, не давал дышать. Мысль, впервые пришедшая минуту назад, когда он увидел пробирающегося сквозь сугробы Дениса – «что я наделал?» – ошеломила его настолько, что он мгновенно растерял все слова, которые собирался сказать сыну.
Но и молчать, и делать вид, будто ничего не произошло, он тоже не мог. Это было совсем не в его характере.
– Мама тебе уже сказала? – спросил Александр.
– Д-да… – пробормотал Денис. – Только я не очень понял. Это правда, что ли?
– Правда, – сказал Александр.
– Но… зачем, папа?!
В его голосе прозвучало такое глубокое, такое детское недоумение, что у Александра перехватило горло. Он не знал, что ответить на этот простой вопрос. Он сам этого не понимал и, главное, только теперь осознал, что не понимал этого с самого начала – когда впервые увидел Аннушку, когда захотел, чтобы она принадлежала ему безраздельно, когда ужаснулся при мысли о том, что вся его жизнь может пройти в бессмысленном сосуществовании с Юлей… Он все сделал правильно, в этом он был уверен.
И все-таки ответа на простой вопрос: «Зачем?» – не знал.
Но невозможно было мямлить что-то невнятное, глядя в по-детски широко открытые глаза сына.
– Я ведь давно уже как-то… отдельно от вас живу, – сказал Александр. – Ты и сам, наверное, замечал.
– Ну, может… – недоуменно протянул Денис. – Но я думал, это потому, что у тебя работа, дела. И вообще, все взрослые так. Отдельно друг от друга.
– Мне казалось, вы с Дашкой моего ухода не заметите, – помолчав, сказал Александр. – То есть не ощутите. Я и дома ведь почти не бывал.
– Бывал. Ты же всегда дома обедал.
Денис вздохнул с каким-то коротеньким всхлипом. Точно так он вздыхал во сне, когда был младенцем. Александр еще гадал тогда: что ему, такому маленькому, снится такое печальное, чтобы так вот горестно вздыхать?
Теперь гадать об этом не приходилось.
«Вот они, домашние обеды, – с ненавистью к себе подумал Александр. – Получи и расплатись!»
Он вспомнил, как решил обедать дома, чтобы поддерживать какие-то семейные традиции – выдуманные, головные, совершенно ему ненужные. Как он был доволен собой оттого, что эти мифические традиции соблюдает. Ну, и вкусно ему было питаться дома, и для желудка полезно.
Каким же враньем было то головное, выдуманное решение! И вот теперь жизнь ткнула его носом в собственное вранье, и он не знал, как ответить на глубоко скрытый, по-детски жалобный упрек сына.
– Динька… – с трудом проговорил Александр. – Только это изменится. Только это! Ну, что дома я обедать не буду. А все остальное… Я тебе обещаю… И Дашке…
Он будто со стороны слышал свое бормотание и сам себе был до тошноты противен.
– Я тебе верю, пап, верю, – как-то торопливо проговорил Денис. – Ты же никогда не обманывал. Нас… То есть меня с Дашкой.
Он замолчал. Александр молчал тоже. Он не знал, что сказать. До сих пор его отношение к любым своим поступкам было простым. Либо он знал, что поступает правильно, и тогда пребывал в состоянии душевного спокойствия, либо сознавал неточность своего поведения и чувствовал в связи с этим душевный разлад, впрочем, недолгий, потому что всегда находил быструю возможность эту неточность исправить.
А теперь они стояли вдвоем с сыном в заснеженном саду, и отчаяние, охватившее обоих, было так же ощутимо, так же зримо, как морозный пар их дыханий. Александр впервые в жизни переживал подобное: когда сознаешь, что поступил правильно, но ощущение бессмысленности собственного поступка при этом так сильно, что переходит в боль.
Он хотел сказать, что будет видеться с детьми не реже, чем раньше, что они во всем могут на него рассчитывать, что их жизнь в его отсутствие совсем не изменится; он многое хотел сказать. И – не мог.
Денис первым нарушил молчание. Его мальчик, которого Александр всегда с затаенным сожалением считал слишком инфантильным, беспомощным перед жизнью, оказался мужественнее, чем он сам со всем его жизненным опытом, и силой, и готовностью к любым трудностям.
– Ты не думай, пап, я понимаю, – сказал Денис. – Я же все видел. То есть мы с Дашкой. Что вы с мамой… Ну, очень сильно различаетесь. Мы, знаешь, даже разговаривали про это.
Он взглянул на отца. В больших карих, как у Веры, глазах мелькнуло смущение.
– О чем вы разговаривали?
– Ну, что непонятно, почему вы вообще поженились. То есть вы, конечно, наверное, влюбились тогда, и потому… Но теперь же правда ведь не очень понятно.
Хорошо, что Денис не расспрашивал, а просто говорил об этом. Если бы пришлось объяснять сыну, почему он когда-то женился на его матери, Александр сквозь землю бы провалился от стыда. Что с того, что в его женитьбе не было ничего постыдного или хотя бы странного с точки зрения обыденного сознания? Самому ему было стыдно за свой тогдашний расчет так, как ни за что не было стыдно в жизни.
Что он значил теперь, тот жалкий расчет, что такое он был перед жизненной правдой, которая вдруг взглянула ему в лицо так просто и сурово?
– Мне только знаешь чего жалко? – сказал Денис.
– Чего?
– Что я ничему у тебя так и не научился.
– В каком смысле? – не понял Александр. – Чему – ничему?
– Ничему-ничему. Ты же все умеешь. Я это с детства помню: за что ни возьмись, ты все умеешь. И не специально, а как-то само собой. Не только гвозди там забивать или костер разжигать, это даже без вопросов, но и вообще все. – Он грустно улыбнулся. – Я все собирался у тебя научиться морские узлы вязать. Но мне же это как-то не нужно было, морские узлы, да и времени не было, и я все время на потом откладывал. И еще… Мне не хотелось, чтобы нарочно, понимаешь? Я думал, оно само собой получится. Я просто все время с тобой буду и само собой всему у тебя научусь. А теперь, получается, так уже не будет.
Впервые во время этого мучительного разговора Александр почувствовал, что самообладание возвращается к нему.
– Будет, Динька, будет. – Он положил руку на плечо сына, коротко сжал пальцы. – В морские узлах ничего хитрого нету. Я тебе покажу, научишься в два счета. Как я когда-то.
Морские узлы Александр научился вязать еще на Варзуге, когда приходилось возиться с рыбацкими лодками. А потом усовершенствовал это мастерство уже в Мурманске, когда стал владельцем первых кораблей «Ломоносовского флота». Он тогда лично и подробно вникал во все тонкости своего нового дела и, выходя на своих кораблях в море, поочередно осваивал все морские специальности.
