Пенни Винченци - Греховные радости
Макса не было дома, но да, конечно, она передаст ему, чтобы он позвонил Энджи в Хартест, как только приедет. Энджи снова уселась в кресло, решив, что надо попытаться расслабиться и отдохнуть часок-другой. Если потом она почувствует себя лучше, то поедет сама.
Вошел Александр, неся поднос с сэндвичами, бутылкой минеральной воды и кофейником.
— Ну вот, это должно вам помочь. Лососина. Подойдет? Больше я ничего в холодильнике не обнаружил.
— Прекрасно, — ответила Энджи. — Мне как раз ее и хотелось.
Она молниеносно проглотила три бутерброда, запив их двумя стаканчиками воды; комната стала качаться не так сильно. И ощущение тошноты тоже отступило.
— Теперь вы выглядите получше, — улыбнулся Александр. — Вам, наверное, надо подкормиться.
— Я и так ем за двоих, — тоже улыбнулась Энджи.
Оба замолчали. Потом он проговорил:
— Энджи, есть еще кое-что. Я…
Энджи глубоко вздохнула. Ну вот оно, то самое. Почему-то она почувствовала себя незащищенной, ей было трудно говорить об этом с прежней прямотой, откровенно. Она подалась к Александру и положила руку ему на колено.
— Александр, не надо. Не нужно вообще об этом говорить. Я понимаю, для вас тот день должен был показаться сплошным кошмаром, он и меня с тех пор преследует. Простите меня ради бога. Но я никогда никому ничего не говорила и никогда не скажу. Честное слово. Клянусь вам.
Александр взглянул на нее, и по его лицу разлилось выражение непередаваемого недоумения.
— Простите?
На Энджи снова накатил приступ головокружения, но она не обратила на него внимания. Надо избавиться от этой проблемы, высказать все и забыть, оставить ее в прошлом, чтобы она не отравляла больше их жизни.
— Александр, я говорю о том утре, когда вы сказали мне о… о своей… об импотенции.
Ну вот. Она произнесла это слово. Высказалась.
— Простите? — снова повторил Александр.
— Не надо, Александр, не нужно делать вид, будто ничего не было. Честное слово, не нужно. Вы мне сами тогда это сказали, я отнеслась к вашим словам с пониманием и просто хочу вас уверить: что касается меня, то ничего этого не было. Я ничего не знаю. И никогда не скажу ни Максу, ни кому другому. Пожалуйста, не беспокойтесь на этот счет.
Александр кивнул. Взгляд его принял свое обычное, рассеянно-неопределенное выражение. Он был явно потрясен тем, что Энджи заговорила на эту тему. Но по крайней мере разговор был уже начат.
— Да, — произнес он, — да. Хорошо. Спасибо.
— Вы, вообще-то, хотите обсуждать эту тему?
— Нет, — ответил он. — Нет. Нет, не думаю.
Наступило долгое молчание. Потом Александр снова взглянул на нее, и лицо у него внезапно изменилось. Теперь оно не было рассеянным; напротив, стало резким и очень напряженным.
— Так, значит, вы знали? — спросил он. — Правда знали?
— Александр, ну конечно же знала. Вы ведь сами мне сказали.
Снова наступила очень, очень долгая пауза. Потом он заговорил, и голос его звучал странно, как будто отрепетированно.
— Да. Да, конечно. Теперь я вспомнил. Конечно, я сам сказал.
Еще одна долгая пауза, потом он произнес:
— Пожалуй, я бы действительно хотел поговорить об этом. Может быть, это окажется чем-то полезно. Знаете, я никогда об этом не говорил. С тех самых пор… после Вирджинии.
Она увидела, что в его глазах появились слезы; он посмотрел в окно, на парк, залитый холодным лунным светом. Энджи сидела не шелохнувшись, молча и ждала.
— У меня всегда… все получалось с проститутками, — проговорил он. — С женщинами, которые были мне безразличны. Похоже, у меня именно тот случай, который считается классическим. Фрейд называет это потребностью в униженном сексуальном объекте. Это тот случай, когда чувственная линия и линия любви оказываются рассогласованы, резко расходятся друг с другом. Знаете, на эту тему я мог бы прочесть вам многочасовую лекцию. — Он несколько застенчиво улыбнулся ей. — Я делал очень много попыток лечиться. Некоторые из методов лечения просто кошмарны. И ничего мне не помогло.
— Ни разу?
— Ни разу. Наверное, именно поэтому я так одержимо полюбил Хартест. Он стал для меня эпицентром всех моих фрустраций, всей моей любви. Если уж я не мог иметь жену, детей, то у меня оставался хотя бы Хартест.
— Понимаю, — проговорила Энджи. Комната вроде бы снова начала слегка покачиваться.
— Но я хотел иметь жену. Хотел детей. Должен был иметь детей. И тут я встретился с Вирджинией. И влюбился в нее сразу же. Бросил один только взгляд на нее и влюбился. И все словно перевернулось. Я готов был ради нее на все. Абсолютно на все. И если бы возникла необходимость, то действительно сделал бы что угодно. Я молился на нее, Энджи, честное слово, молился. Хотите верьте, хотите нет.
— Верю, — тихо ответила Энджи. Голос у Александра стал теперь монотонным, но каким-то совершенно неотразимым.
— Она была для меня всем: всем, чего я хотел, в чем я нуждался, всем, что было нужно Хартесту. Она была красива, образованна, обаятельна, интересна; и она была очень хорошим человеком, Энджи. Действительно хорошим. Добрая. Чуткая, заботливая. И она тоже любила меня. Я знаю, что любила.
— Наверное, — отозвалась Энджи, не сводя с него взгляда.
— И вот я это сделал. Сделал непростительную вещь и женился на ней.
— Зная?
— Зная. Я снова бросился к врачам, к психиатрам, ко всем, я надеялся, молился. Но… да, я все знал. Не могу вам сейчас объяснить, на что я тогда надеялся. Я и до сих пор этого не понимаю. Просто стараюсь больше об этом не думать.
— Александр, но почему же она не догадалась? Как она могла оказаться настолько наивной, глупой? Я просто не понимаю.
— Она была очень молода, — прямо ответил Александр. — Еще девственница. Это же все происходило много лет назад. И никакой сексуальной жизни у нее не было. Такому человеку, как вы, это очень трудно понять…
— Да уж, конечно, — ехидно заметила Энджи.
— Я вам говорю чистую правду. Рассказываю, как это случилось.
— Случилось… что?
Александр отпил еще глоток из своего бокала.
— Я… мне удалось ее обмануть. Я сказал ей, что не хочу с ней спать, пока мы не поженимся. Я был очень пылок. Хотя и по-своему. Видите ли, желание-то я ведь испытываю, именно этого никто и не понимает.
— Вот как.
— Должен сказать в свое оправдание, — продолжил он, и на лице его появилось вдруг почти веселое выражение, — что ей очень хотелось стать графиней Кейтерхэм. Сама мысль об этом доставляла ей огромное удовольствие. Знаете, она ведь раньше постоянно жила в тени Малыша. А ей надо было почувствовать, что она сама по себе что-то значит.
