Барбара Брэдфорд - Так далеко, так близко...
– Это необязательно. Можно и по телефону.
– Не знаю, когда я смогу.
– Можно прямо сейчас. Джек, послушай меня одну минутку, прошу тебя.
– Но…
– Никаких «но», Джек. Я кончила книгу о Бронте, как ты знаешь, и теперь, когда я не занята работой, история со смертью Себастьяна все время крутится у меня в голове. Она…
– О Боже, Вив! Только не это! Опять!
– Джек, послушай меня. Странная смерть Себастьяна не дает мне покоя, никак не дает.
– Он покончил с собой, ты же знаешь это, – прервал я ее.
– Положим. Но мне нужно знать причину, по которой он это сделал. Только тогда, если я найду ответ, я успокоюсь.
– Никто не даст тебе ответа. Это знает только Себастьян. А свою тайну он унес в могилу.
– Это не совсем так.
– В каком смысле?
– Я думала…
– О чем? – прервал я ее, мысленно застонав. Как хорошо я знал эту интонацию. От нее исходила тревога.
– О его жизни. О том, чем он занимался последние шесть – восемь месяцев перед смертью. С кем бывал. И не менее важно, как держался. Ты знаешь, в каком он был настроении? Был ли обеспокоен? Или, напротив, безмятежен и счастлив?
– Вот именно – счастлив. В тот день, когда вы завтракали. Ты же так заявила, кажется?
– Он действительно был счастлив.
– Как ты можешь быть уверена?
– Глупый вопрос, Джек. Я хорошо его знаю. Он был счастлив. Я же помню, что я чувствовала в тот день, хорошо помню. И я была рада за него, рада, что он собирается начать новую жизнь.
– Да? – поразился я. – А что ты подразумеваешь под «новой жизнью»?
– Женщину, Джек, новую женщину. Он любил ее и собирался на ней жениться.
Ошеломленный, я воскликнул:
– Он тебе наврал!
– Нет. Он сказал, что они поженятся весной. Он хотел познакомить меня с ней и пригласил на свадьбу.
– Вот мерзость, – сказал я.
– Нет, это не мерзость. Мы всегда были близки. Очень, очень близки. Но не будем отвлекаться.
Не обратив внимание на это замечание, я спросил:
– Кто эта женщина?
– Я не знаю. Он не сказал ее имени. Вот в чем дело. Если бы я знала, кто она, я повидалась бы с ней. Но раз ты так удивился, значит, ты ее не знаешь.
– Я не знаю даже о ее существовании.
– А Люциана?
– Нет. Я уверен. Она сказала бы мне.
– Но кто-то же знал о ней, Джек, и вот к чему я клоню. Я хочу побеседовать с теми, кто занимается благотворительностью в Африке.
– Почему в Африке?
– Потому что Себастьян сказал, что встретил ее там, – объяснила Вивьен. – Что она врач. Ученый. Я хочу поговорить с теми, кто присутствовал в его жизни и работе, чтобы снова прокрутить эти последние его месяцы.
– Люди могут и воспротивиться этому. Могут просто ничего не сказать тебе, – заметил я. – Они преданы Себастьяну. Его памяти.
– Знаю. Но у меня есть прекрасный предлог. Я пишу очерк о нем для «Санди Таймз Мэгэзин». Сэнди Робертсон одобрил мою идею вчера вечером. Я не хочу, чтобы очерк о величайшем филантропе мира вышел поверхностным… ведь Себастьян был, вероятно, последним из людей этой породы. Вот одна из причин, по которой я хочу видеть тебя, Джек. Мне бы хотелось услышать прежде всего от тебя, какое впечатление он производил в последние месяцы прошлого года.
– Вив, э то смешно! Почему ты не можешь бросить все это?
– Не могу. Хочу, но не могу. Головой, рассудком я понимаю, что это самоубийство. Но сердцем – нет. По крайней мере я не могу примириться, что он убил себя, будучи таким счастливым, таким уверенным в будущем. Здесь что-то не так, какая-то ужасная ошибка. Что-то воистину страшное должно было случиться после того, как мы завтракали в понедельник. Я чувствую это кожей.
– И ты решила все разузнать? Да? Ну, Вив, вот тебе замечательная версия: эта леди турнула его.
– Может быть, она так и сделала, не буду спорить. Но я не верю, что Себастьян покончил бы с собой из-за женщины, то есть тот Себастьян, которого я знала.
– Я ничего не знаю. И помочь ничем не могу. И с очерком тоже.
– Ты можешь вспомнить что-нибудь, если напряжешь мозги. Если серьезно задумаешься об этих месяцах.
– Вряд ли.
– В день похорон Сирес сказал, что я должна написать о нем книгу. Биографию.
– Хранительница огня! Это твоя новая роль, дорогая?
– Не будь саркастичным, Джек, это тебе не идет. Да, я должна это сделать. Я хочу убедиться, что сумею быть объективной. Очерк мне поможет. Это будет что-то вроде пробы.
– А у кого ты хочешь брать интервью?
– У его коллег из «Лок Индастриз» и из «Фонда». Один выведет на другого, так всегда бывает. Я быстро разберусь, кто знал его лучше других, кто с какой стороны знал. С Люцианой я тоже хочу поговорить.
– Вив, ты сошла с ума! – воскликнул я. – Она пошлет тебя куда подальше, вот и все.
– Посмотрим.
– Попомни мои слова.
– Джек!
– Да?
– Ты бы в прошлом месяце в Нью-Йорке на собрании «Лок Индастриз». Скажи, не говорил ли кто-нибудь о нем? О новой женщине в его жизни?
– Нет.
– Ммм… Возможно, они о ней не знали?
– Точно, крошка.
– Джек, ты ведь поможешь мне с очерком, да? Это очень важно для меня. Важно написать его, и я уверена, что очерк поможет мне примириться с его смертью.
– Ладно, – неохотно согласился я. Все мои прекрасные решения ни к чему не привели. – Но я ничего не знаю. Я почти и не видел его за последний год.
– Вспомни, что могло бы дать ключ к его настроениям и его поведению в это время.
– Попробую. Я позвоню. На той неделе.
– Меня здесь не будет. Через пару дней я уезжаю в Нью-Йорк. Начну брать интервью у своих старых друзей в «Фонде». Это будет начало.
– Счастливого пути.
– Пока, Джек. Будем держать связь, я буду звонить.
– Дерьмо! – Я отшвырнул трубку и бросился в свое кресло.
– Что такое, Джек? Что случилось? – спросила Кэтрин своим спокойным голосом. Голосом, к которому я привык за эти месяцы.
– Это Вивьен. Совсем вышла из берегов.
– Любопытное замечание по адресу такой уравновешенной, земной и рациональной особы, как она.
– Она не рациональная. И не земная, – пылко воскликнул я. – Во всяком случае, когда речь идет о Себастьяне. Это у нее навязчивая идея. Пять месяцев как он умер. Она все еще говорит всякие слова о его смерти. Заткнулась бы, и все дела. Пусть он себе покоится с миром. Не выношу, когда она такая.
– Какая такая?
– В роли хранительницы огня. – Я засмеялся и добавил: – Она все еще пылает. – Получилась игра слов, и я опять засмеялся.
Кэтрин это не рассмешило. Вид у нее был сосредоточенный.
– Из того, что ты мне рассказывал, я поняла, что она его обожает, а ты – ненавидишь. В этом вы – два сапога не пара, – пробормотала Кэтрин. – Вы – противоположные полюса, когда речь идет о Себастьяне Локе. Вы никогда не сговоритесь.
