Елена Белкина - Странные женщины
Убивая время, она занялась рассматриванием своих вещей в шкафу. Ничего особенного, ухищрения бедности. А вот платье почти приличное. Вот джинсы. Она сбросила халат, надела их и почувствовала себя удобно и комфортно. Надела также легкую маечку-футболку. Доставая ее из шкафа, уронила легкий цветной шарфик. Подняла — и вдруг прижалась к нему лицом, жадно вдыхая запах.
(Вспышка: «ОПИУМ». РАДОСТЬ, СЧАСТЬЕ. Отчего? С чем связаны эти воспоминания? Купила ли она сама этот шарфик или это подарок дорогого человека? Почему так печально стало вдруг, почти до слез?)
Лиза положила шарфик на место. Вышла на балкон.
Третий этаж. Вправо и влево по улице одинаковые панельные дома, а напротив бетонный забор и за ним скопище автобусов. Автопарк?
Ничего не вспоминается. Только лишь ощущение чуждости и уныния, словно сослана в этот город, в это место, в это унынье. Господи, как тут можно жить? Чем тут можно жить? Видимо, она очень любит свою работу. И наверное, дочь. Мужа вряд ли. Но почему работает театр, на дворе ведь лето?
Нет, еще не совсем, еще листья на тополях молодые, трава внизу, на чахлых газонах возле дома, короткая, недавно пробившаяся сквозь пожухлую прошлогоднюю.
Она вернулась, ища что-то. Газета попалась на глаза. Именно, газета нужна.
Телевизионная программа с двадцать четвертого мая по тридцатое, с понедельника по воскресенье. Значит, скорее всего сегодня двадцать четвертое мая. Театральный сезон еще не кончился. Но — скоро. Может, все-таки пойти к врачу и уговорить его дать справку до конца сезона? Но тогда ей не светит роль в новом спектакле, на которую, судя по словам жены этого самого Ефима, она претендует? Но нужна ли ей эта роль? Чувствует ли она себя сейчас актрисой?
Прислушалась к себе.
Нет. Ничто не манит на сцене. Не хочется.
Но это сейчас. Надо прийти, увидеть, попробовать. И может быть, все вспомнится разом, именно все — от одного прикосновения к любимому делу!
Но где Игорь, вышедший позвонить из автомата? Ведь не меньше трех часов уже прошло!
Прошло еще полчаса, и Игорь наконец явился.
Был бодр. Заговорил от порога:
— Представляешь, Чукичев, подлец, говорит: не телефонный разговор, пришлось ехать к нему, а у него куча народа, пришлось ждать, а в результате он сказал, что еще недельки две надо потерпеть. Это максимум. Я разозлился. Я не марионетка, в конце концов, чтобы меня дергать! Я говорю: Чукичев, ты извини, мы хоть друзья детства, но время деньги, а я из-за тебя полдня потерял! Плати! И он, представляешь, смеется — и достает деньги. И я взял. Правильно я сделал?
— Конечно.
— Еще бы! Вот, кефирчику купил, хлебца, сахару, живем! Хотя к сестре все равно придется ехать. А ты картошечки пожарила? Умничка! Обедать будем или Настю подождем?
— Как хочешь.
— Я поем, пожалуй.
Когда он проходил мимо, она уловила легкий запах чего-то спиртного.
Но вопросов не стала задавать.
Разогрела и наложила ему картошки, открыла пакет кефира, налила в стакан, поставила перед ним, нарезала хлеб. Положила и себе немного картошки.
И вдруг заметила его быстрый взгляд, тут же спрятавшийся, а в нем — тайное недоумение. Наверное, что-то не так сделала? Но что?
Ел он так же бодро, как и говорил, но в этой бодрости, в этой демонстрации голода чувствовалось что-то искусственное.
— Не понимаю, — сказал он вдруг.
— Чего?
— А где твои вопросы, где упреки?
— Какие?
— Но ты же заметила, что я выпил, я же видел, что заметила!
— Ну и что?
— Спроси: где и с кем? Ты же не можешь, чтобы не спросить!
— Если тебе так хочется, спрошу: где и с кем?
— С Чукичевым! Пивом угостил, представь себе! Вот и все объяснение.
— Ну и хорошо, — сказала Лиза, не понимая, отчего он так злится.
— А может, я не у Чукичева был? Разве мне можно верить? Мне нельзя верить!
— Почему?
— Потому что ты подозреваешь всегда черт знает в чем!
— Я не буду тебя подозревать, успокойся!
— Неужели? Тогда я вот поем сейчас и пойду гулять. Один. Просто гулять. Можно мне это?
— Почему бы и нет?
Он швырнул вилку.
Помолчав, спросил:
— А почему это у тебя все-таки курсов сегодня не было?
— Отменили, я же сказала.
— Васенька заболел?
— Не знаю.
— То есть?
— Послушай, я ведь не задаю тебе лишних вопросов, не задавай и ты.
— Та-ак! — Он встал и заходил по кухне. Два шага — поворот, два шага — поворот. — Ты то есть предлагаешь взаимную свободу?
— А у нас ее нет?
— Нет. Потому что ты вечно требуешь отчета за каждый мой час! Где был, с кем был, что делал, что говорил! Ты унижаешься до того, что у дочери выспрашиваешь, куда папа вечером уходил, на сколько! Ты даже рада, что не очень занята в театре, лишь бы побольше дома быть!
— Я больше не буду унижаться. Из-за чего? Из-за такого сокровища?
— Ты о ком?
— О тебе.
Он сел с лицом совершенно ошарашенным.
— То есть в каком смысле — сокровище?
— В уничижительном. Ты смотрел на себя в зеркало? Тебе тридцать пять лет, а ты выглядишь на сорок. И даже больше. Ты пощупай, какое ты пузо распустил. Что, лень чуть-чуть физкультурой заняться?
Он молчал.
А потом вдруг сказал чуть ли не с нежностью:
— Лапсик мой!
И посмотрел на нее выжидательно.
В каждой семье, у каждой пары, думала Лиза, есть кодовые слова, словечки, обороты, которые что-то обозначают. Сейчас он явно произнес именно такие кодовые слова. И она должна соответствующим образом реагировать. Но — как?
И она стала мыть тарелки.
— Лапсик мой! — с нажимом повторил Игорь.
Она промолчала.
— Ладно, — сказал он. — Надеюсь, мадам, вы разрешите мне часик вздремнуть в одиночестве?
— На здоровье.
— Слушай, что с тобой сегодня?
— Просто болит голова. Может у человека болеть голова?
— Может, — разрешил Игорь, хотя в ответе его слышалось глубочайшее в этом сомнение.
Потом пришла Настя, Лиза покормила и ее.
— Как дела в школе? — спросила.
— Нормально.
— Отметки за год хорошие будут?
— Нормальные.
— Как тебе картошка?
— Нормально. У Степы день рождения сегодня.
— Это хорошо.
— Ничего хорошего. Мне подарить нечего.
— Что ж. Отец, возможно, вечером достанет денег.
— Мне сейчас нужны.
— Где же я возьму?
— К тете Вале сходи.
(Где эта тетя Валя? Кто она? Соседка?)
— Нет, извини.
— То есть как нет? А что я буду делать?
— Ты скажешь: Степа, у родителей нет ни копейки, поэтому подарок я тебе как-нибудь потом подарю, а пока прими от меня поцелуй. И в щечку его.
