Елена Белкина - Странные женщины
Она — торопливо:
— Как это можно! Ваша сестра… я бы желала быть на ее месте.
Он — с усмешкой и с грустной теплотой в голосе:
— Как? Разве вы желали бы быть теперь в нашем домишке?
Она — почти лихорадочно, с надрывом:
— Я не то хотела сказать!.. У вас домик маленький?
Он — с раздражением, почти со злостью:
— Очень маленький! Не то, твою мать, что здесь!
Она:
— Да и на что так много комнат?!
Игорь со стуком поставил чашку в мойку и сказал:
— Все, хватит! Надоело!
— Игорь, откуда это? Я забыла! Смешно: слова помню, а откуда — забыла! Напомни! Пожалуйста!
Он недоверчиво посмотрел на нее:
— Хватит дурить.
— Я серьезно!
— Тургенев, «Месяц в деревне», я играл Беляева, ты Веру, дипломный спектакль, все ты помнишь, и перестань, хватит!
Лиза ничего не вспомнила.
Но хотя бы — слова. Пока эти, потом придут и другие.
— Вот и позавтракали, — сказал Игорь. — К сестре в самом деле поехать? Она на работе. На работе у нее денег нет. Деньги у нее дома. Значит, вечером. А вечером этот козел дома. Он, правда, позже приезжает. Как бы приехать так, чтобы она уже была, а его еще не было?
Лиза посмотрела на телефонный аппарат, стоявший на подоконнике:
— Позвони.
— Ты меня нарочно сегодня изводить собралась?
Она сняла трубку. Потрескивание и слабый звук музыки.
(Вспышка: ОТКЛЮЧЕН ЗА НЕУПЛАТУ.)
— Отключен за неуплату, — сказала Лиза. — Извини.
— Какая новость! — закричал Игорь. — Какая свежая новость, всего три месяца как отключили! Я понял! — сказал он вдруг с догадавшимся лицом. — Ты выбрала такую тактику издевательства надо мной. Наконец решила напомнить мне, что я восемь месяцев без работы, что я тунеядец? Ну, хорошо, пойду дворником, возьму пять участков, буду в месяц зарабатывать столько, сколько этот козел, муж сестры, за день! Этого тебе надо?
— Это лучше, чем ничего, — задумчиво сказала Лиза. — И не кричи, Настю разбудишь.
— Ты серьезно?
— Что?
— Серьезно советуешь мне устроиться дворником?
— У тебя есть предложения лучше?
— Сколько раз тебе говорить: со дня на день Чукичев решит мой вопрос! И это будет работа, это будут деньги!
— Но пока он решает вопрос, можно бы и улицы помести…
— Обоспалась ты, что ли, примадонна? Я же не долблю тебя тем, что тебе третий сезон главных ролей не дают! Не долблю?
— Долбишь.
— Когда?
— Вот сейчас.
— Слушай, или ты замолчишь, или… Ты же знаешь, что меня нельзя волновать! Знаешь же! Ведь знаешь же! — кричал Игорь, на глазах наливаясь какой-то болезненной, подстегиваемой изнутри яростью.
И вдруг нелепо подскочил к ней, схватил за ворот халата, потрепал, отскочил.
Было не столько больно, сколько странно, почти смешно. Но, однако, и страшновато немного.
— Что ты делаешь? — спросила Лиза тихо.
— Я предупреждал!
(Вспышка: ПОЩЕЧИНА. Было? Или хотелось? Отчего сама поднимается рука?)
Лиза медленно встала и дала Игорю пощечину.
Тот остолбенел.
Он глядел на нее выпучеными глазами и вдруг затопал ногами, как капризный ребенок, и закричал:
— Убью! Из окошка выкину! Сука!
И замахнулся.
Лиза спокойно взяла со стола нож и выставила перед собой.
Она не позволит этому щетинистому ублюдку прикоснуться к себе. Неизвестно, что было в ТОЙ жизни, которую она не помнит, но в ЭТОЙ — не позволит.
Раскрылась дверь комнаты, вышла Настя, равнодушно глянула на нож, на багрового отца в трусах с поднятой рукой. Произнесла с заспанной хрипотцой:
— Опять веселимся?
И проследовала в ванную.
— Да, опять! — закричал ей вслед Игорь. — Опять ты школу проспала! Устроили ее в лучшую гимназию, а она балбесничает! Не хочешь учиться — иди работать!
Настя возникла в двери кухни с криком:
— А я просила в эту гимназию устраивать? Я просила? Я просила? Я просила?
— Тогда иди работай! — кричал отец.
— Сам иди работай! — кричала дочь.
— Как ты со мной разговариваешь?
— А как ты со мной разговариваешь? Сбегу на фиг!
— И сбегай!
— И сбегу! Вот паспорт получу и сбегу!
— Пока восемнадцати нет, никуда не денешься!
— Денусь!
— Не денешься!
— Денусь!
Лизе хотелось закрыть уши.
И ей вдруг почудилось, что кто-то милосердный и впрямь закрыл их, она перестала слышать. Но от этого сделалось еще хуже, еще страшнее.
Это — мой муж? — думала она, глядя на всклокоченного мужлана, истерично разевающего рот, выпятившего пузо и бестолково размахивающего руками…
Это — моя дочь? — думала она, глядя на щенячьи лающего подростка-девочку, сжавшую кулачки, мечущую глупоглазые искры, ноги расставлены, рот гримасничает, выбрасывая слова с невероятной скоростью…
То, чего мы не замечаем в близких людях (и плохое, и хорошее), в чужих нам видится яснее. И Лиза ясно видела, увы, не самое приглядное, ясно, как чужое. Но она ведь понимала, что это — свое, и ей горько становилось от этого. Но одновременно все казалось нелепым, смешным. И хотелось оборвать, прекратить, как-нибудь тоже нелепо и смешно, но не так, как они.
Лиза подошла к решетчатой металлической полке с посудой, спокойно сняла тарелку и, прицелившись, разбила ее о трубу под мойкой.
Отец и дочь разом замолкли и изумленно посмотрели на нее.
Игорь опомнился первым.
— Ты что, сдурела? — заорал он. — Ты с утра мне нервы мотаешь сегодня!
Лиза приветливо улыбнулась ему, взяла вторую тарелку, разбила и ее.
— Перестань! — закричал Игорь.
— Перестану тогда, — пропела Лиза, — когда вы перестанете орать.
И взяла третью тарелку.
Игорь и Настя молчали.
И вдруг Настя рассмеялась. От души. Так звонко, так мило, так хорошо, ясно, чисто, что Лиза не удержалась и подхватила ее смех.
А потом невольно кривой улыбкой ухмыльнулся и Игорь.
— Да, — сказала Настя. — С вами не соскучишься. Ладно, я опаздываю. Мне сегодня ко второму уроку, между прочим!
— Так бы и сказала, — миролюбиво сказал Игорь.
Лиза нашла веник и совок, стала заметать осколки.
— Кстати, — сказала она. — Не ходил бы при дочери в трусах.
— Ты что, совсем? Доконать меня хочешь? Она дочь мне или кто? Или ты фрейдистка совсем?
— Да нет. Просто не совсем чистые они у тебя.
— А я виноват, что у меня совсем чистых нет?
— Постирай.
— Я?
— Ну не я же, — сказала Лиза. Распрямилась и задумчиво сказала: — Неужели я действительно тебе их стирала? И носки?
— А кто же?
