Жанна Корсунская - У кого как...
— Теперь я это хорошо понимаю. Йоси мне уже давно все объяснил, а тогда, полтора года назад, я просто Ходила с ума от ненависти к ним обоим. И тут случайно прочитала объявление о наборе в летний еврейский лагерь.
— Мама твоя еврейка?
— Да.
— А папа где?
— Папа погиб. Авария произошла на корабле. Он в торговом флоте работал. Погиб, когда мне было семь лет. Я его помню... Побыла в лагере две недели. Потом прошла отборочные собеседования для поездки в Израиль по программе «Наале». Меня сразу взяли. А через месяц после приезда в интернат я получила письмо от одноклассницы Киры — она писала о своей любви к моему новому папе и его взаимности, просила, чтобы я помогла ей уговорить маму отпустить Сережу к ней.
— И что ты сделала?
— Помчалась в аэропорт. Хотела убить Сережу.
— У тебя хоть деньги были на билет?
— Денег мне мама с собой дала. Тысячу долларов.
— Значит, Йоси спас тебя от убийства?
— Да. Выходит, так...
— И что теперь с мамой?
— Ничего. Живет с Сережей. Холит его, лелеет... — Глаза девочки опять наполняются слезами. — Ненавижу их...
Обнимаю Алену за плечи, глажу шелковистые волосы.
— Ведь Йоси научил тебя быть терпимей. Стараться понять человека, прежде чем его осуждать?
— Да.
— Жизнь — не черная и не белая. Жизнь разная, Я думаю, что Алеша любит тебя. Он не решается сказать эти важные слова, потому что для мужчины это, как правило, очень сложно, тем более когда они наполнены глубоким смыслом и обязательствами. Но он действительно любит тебя. А ты все же должна найти для себя дело. Решить, чем будешь заниматься в жизни. Ты ведь отличница?
— Да.
— Значит, способная, талантливая. Поверь мне, Аленушка, ты должна жить своей жизнью, а не жизнью твоей мамы, ее возлюбленного или Алеши.
— Алеша будет великим ученым, но, чтобы им стать, ему нужна опора. Я читала однажды про жену Набокова. Там было написано: «За каждым знаменитым мужчиной стоит интеллигентная, умная еврейская женщина». Алеша будет разрабатывать свои спутники, а я буду о нем заботиться, поддерживать его во всем.
А может, она права, эта полуженщина, полуребенок? Разве я не мечтаю о том же, думая о Гере? Нет, я не смогу ради него оставить Израиль.
— Как вы сказали: кто счастливый?..
— Называй меня на «ты», я тебя старше на двадцать лет, но это неважно.
— Честно сказать, я не чувствую разницы в возрасте.
— Спасибо.
— Ты сказала: счастливый — тот, кто счастлив своей долей.
— Да.
— А ты несчастна.
— Почему?
— У тебя глаза грустные, даже когда смеешься... Значит, есть что-то, чего ты не можешь достигнуть. Ты мечтаешь о несбыточном.
— А ты, Аленушка, настоящая цыганка.
— Я настоящая еврейка. Моя душа других людей хорошо чувствует. — Она берет мою руку, поворачивает ладонь. Внимательно рассматривает линии, потом заключает: — Евреям нельзя гадать.
— Да, Аленушка, не стоит. Хотя ты права — я мечтаю о несбыточном. Запрещаю себе думать об этом. Не всегда получается.
— Но есть важное дело, которое помогает забывать о любви.
— Дело действительно помогает.
— Я не скажу тебе, что будет...
Она отпускает мою руку. Сосредоточенно смотрит в глаза. Несколько секунд кажутся вечностью. Очень хочется спросить, что же ждет меня, но я не позволяю себе задать этот вопрос, а она словно проверяет мою стойкость.
— Евреям действительно нельзя любопытствовать о будущей судьбе. Так написано в Торе, но если ты очень хочешь...
— Я очень хочу, но все же не надо говорить, что ты увидела. Лучше запиши мой сотовый — будем с тобой дружить, если ты, конечно, не против...
Живописная гора Кармиэль становится все выше и выше. Домики Зихрон Якова, словно вереницы опят, тянутся по ее склонам. Алеша задумчиво смотрит на синюю полоску моря.
— О чем ты думаешь?
— О бароне Ротшильде. Якове Ротшильде, в память о котором назван этот городок.
— — Почему ты о нем думаешь?
— Странно... Этот самый богатый человек своего времени умер от голода.
— Не может быть! Расскажи, я ничего об этом не знаю.
— Один человек сказал ему однажды, что он умрет от голода. Так и произошло. Ротшильд должен был уехать из дома на две недели за границу, попрощался со всеми и напоследок зашел в специальную комнату, где хранился его сейф с деньгами. Дверь неожиданно захлопнулась, и он не смог ее открыть. Так была устроена эта дверь. Через две недели комнату с сейфом открыли. Ротшильд был мертв...
— Страшная история.
— Мистическая. Он ведь спас столько евреев от голодной смерти. Жертвовал огромные суммы на покупку земель для будущего государства Израиль...
— Любишь Израиль?
— Очень.
— — Больше, чем Киев?
— Не знаю... Больше. У меня появилось здесь необыкновенное чувство дома, словно я родился и вырос в этих горах. Или жил когда-то... тысячу лет назад. Мистика...
— У меня та же мистика. Может, мы действительно жили здесь раньше? В предыдущих жизнях.
— Ненавижу врагов Израиля. Не понимаю: что людям от нас нужно? За пятьдесят лет превратили пустыню в цветущий сад. Живем себе, никого не трогаем. Знаете, почему Израиль называется «Зеленой чертой»? Часто в новостях в СНГ говорили: «за Зеленой чертой». Помните?
— Помню. Но не знаю почему.
— Так Израиль выглядит из космоса и из иллюминатора самолета на большой высоте. Зеленая черта, а вокруг— серое, безжизненное пространство... В армию я хочу, в боевые войска. Не наберу достаточно баллов для аэродинамики, пойду служить.
— Специально не наберешь?
— Нет. Завтра буду честно стараться на контрольной. Космос тоже полезно осваивать.
— Родители твои собираются в Израиль?
— Да. Квартиру продадут в Киеве и приедут. В сентябре, думаю. Как раз к Новому году.
— К пять тысяч семьсот пятьдесят второму со Дня сотворения мира.
— Да. До сих пор не могу привыкнуть к еврейскому Новому году. Видели гору Тавор?
— Да. Две тысячи лет назад евреи разжигали там огромный костер — так сообщали, что начался Новый год.
— А потом — на следующей горе, и так по цепочке... Наверное, две тысячи лет назад у евреев была жизнь совсем другая.
— А я думаю, такая же, как теперь. Три еврея — четыре мнения, и каждый точно знает, как управлять государством. Трудный мы народ.
— Зато выносливый, слава Богу.
— Это точно.
— А ты не любишь плюрализм?
— Не знаю. Иногда очень хочется, чтобы был сильный руководитель.
— Диктатор?
— Может быть. Чтобы он отдавал четкие, волевые приказы.
— Уничтожить всех врагов Израиля?
— Угу...
— Я думаю, ты не прав, Алеша. Разве евреи две тысячи лет страдали в неволе ради того, чтобы вернуться в Иерусалим и заковать себя в кандалы диктатуры? Евреи всегда мечтали жить в своем свободном государстве и открыто, никого не опасаясь, говорить все, что думаешь. В галуте не было такой возможности. Кстати, ты научился говорить то, что думаешь?
