Глафира Душа - В ожидании Романа
Первые бандитские бригады, которые начали сколачиваться к тому времени, не привлекли его. Там была совершенно не та дисциплина, которая, по его понятиям, должна быть в организации подобного типа. А потом он так устал от войны, от драк, от угроз, жестокости и насилия, что окунуться вновь в эту среду, да еще добровольно, уже не мог.
Он устроился охранником. Понятное дело, такая работа не могла его удовлетворить. Тем более – сутки через трое. Эти трое свободных суток надо было занять себя чем-то. А чем? Только извозом на новой машине. Как ни противилась Даша, как ни жалела новое, чистое авто, а вынуждена была согласиться. Цены росли неумолимо, жизнь дорожала с каждым днем, а тут еще выяснилось, что она беременна... Даша махнула рукой: что ж, если не можешь заработать иначе, работай водилой...
С беременностью как будто не вовремя получилось. Рожать ей предстояло летом, перед пятым курсом. А диплом? Как она справится? То ли «академку» брать, то ли бабушек просить сидеть с малышом. Однако, похоже, бабушки вовсе не собирались нянчиться с внуками. Мама Даши даже и не думала о пенсии. Она была еще довольно молодой женщиной и мысли не допускала, чтобы посвятить себя внукам. Свекровь же, которая никогда в жизни не работала, а делила с мужем его нелегкую военную судьбу с переездами и прочими «прелестями» кочевой жизни, решила обрести если не специальность, то хотя бы занятие. Она пошла учиться на курсы бухгалтеров и активно подыскивала работу в ООО или ЗАО, или ИЧП, или бог его знает где, лишь бы занять себя чем-то, да еще за неплохие деньги.
Короче, перспектива рождения ребенка Дашу не обрадовала. Няни в ту пору не были популярны. Оставался либо академический отпуск, либо поочередное сидение с малышом: то она, то Степан. В общем, Даша расстроилась. Собрали семейный совет.
Но и на нем толком ничего не решили.
–?Вот родишь, тогда и посмотрим. А что раньше времени загадывать? – высказался Николай Степанович.
–?Может, тетю Катю привезти из Киева? – робко предложила Дашина мама.
Тетя Катя была родной маминой сестрой, сама имела троих детей, уже, слава Богу, взрослых, но при воспоминании о ней Дашу почему-то затошнило, и она выбежала в туалет. Тетя Катя была необразованна, не очень аккуратна, безалаберна и громогласна. Единственным ее достоинством, по мнению Даши, являлась веселость нрава, да еще, пожалуй, неспособность поссориться. Она была поистине миролюбива, дружелюбна и проста в общении. Но воспоминание о грязном халате, немытых ногах и облизывании общей ложки из салатника вызвали у беременной Даши самый настоящий спазм.
–?А как мы детей растили? Никто нам не помогал! Не на кого было рассчитывать! – Это вмешалась свекровь.
–?Да, но вы и не учились в университете, – парировал Дашин отец.
Тут разговор перешел сначала на личности, потом на воспоминания молодости, затем на современные проблемы. Закончилось все банальным застольем, и к концу вечера уже и не вспомнить было, зачем собрались.
Из всего этого Даша поняла одно: придется выкручиваться самостоятельно.
За три месяца до родов стало ясно: двойня. Эта новость сразила будущих родителей наповал. Они и с одним-то ребенком не очень представляли свою жизнь, а уж с двумя – и подавно. Степан устроился еще на одну работу плюс батрачил на машине. Она, слава тебе, Господи, не подводила пока, денег на ремонт не требовала. Поэтому удавалось кое-что откладывать. Родители с обеих сторон, надо отдать им должное, помогали материально, но все равно молодой семье приходилось расходовать деньги более чем экономно. В съемной квартире мебели не было. Пришлось купить в комиссионке диван, шкаф и стол. А в пункте проката взять холодильник и телевизор.
Наступило лето. Жаркое, сухое, безветренное. Даша носила свой живот с такой тяжестью, что смотреть на нее было больно. Пешком почти не ходила. Всюду ее возил Степан, но даже и по квартире она передвигалась со вздохами, то и дело хватаясь то за поясницу, то за живот. Дети крутились внутри. Давили на внутренние органы, передвигались. Вели они себя очень активно. Ей иногда казалось, что они в футбол играют у нее в животе.
Вечерами она ложилась на бок на диван и, тяжело дыша, просила:
–?Степ! Помнишь, ты мне когда-то стихи читал?
–?Ну...
–?Почитай еще...
–?Ой, Даш! Ну, что, ты ей-богу! Я уж все позабыл, – отмахивался он.
–?А тот... мой любимый... Северянина.
–?Про королеву и пажа?
–?Да, Степ, пожалуйста...
Он садился рядом, прикрывал глаза и, чуть понизив голос, с легким вздохом начинал:
Это было у моря, где ажурная пена,
Где встречается редко городской экипаж...
Королева играла – в башне замка – Шопена,
И, внимая Шопену, полюбил ее паж.
Даша умиротворенно затихала. Дети под сердцем переставали толкаться. Казалось, они тоже слушают голос отца. И хотя стихи звучали совсем не детские, они, наверное, засыпали под мерное перекатывание фраз...
В эти минуты Даше казалось, что Степа, ее Степа, вернулся. Милый, улыбчивый, ласковый Степа. Но нет... Проходило несколько мгновений, муж замыкался, взгляд теперь уже привычно-жестких глаз вновь обретал холодный блеск, и он уходил в свою скорлупу, внутрь себя... Уходил так глубоко, что, казалось, и сам пропадал в этой глубине.
Часто Даша обращалась к нему:
–?Степочка, дружочек, ну, давай поговорим! Расскажи, что тебя мучает...
Он всегда мрачно произносил только одно слово:
–?Война!
Даша пыталась расшевелить, растормошить, разговорить его. Пусть взорвется, заорет, заплачет! Пусть выплеснет свою боль, свои тяжелые воспоминания! Пускай на нее, на Дашу... Но ведь ему станет легче! Ведь наверняка станет! Но он не шел на контакт. В такие минуты он, наоборот, резко прекращал разговор. И как Даша ни стучалась в душу мужа, он не открывал... Даже делал вид, что не слышит никакого стука...
Степан по возвращении из Афгана не смог восстановить отношений с бывшими друзьями. Все они казались ему несерьезными, поверхностными, отравленными погоней за деньгами, карьерой, успехом. Ему казалось, что он знает о жизни нечто большее, чем они. И это знание делало его недосягаемым для дружбы с ровесниками. Да разве только о жизни понимал он больше? Он же заглянул по ту ее сторону. Он прикоснулся к ее противоположности. И даже не прикоснулся, а прикасался неоднократно, приближался практически вплотную... Подходил так близко, что серая дрожь пульсировала в животе и предательский страх, рождающийся где-то в горле, стремительно распространялся по всему телу, лишая воли, силы и даже физиологических инстинктов. Мозг не желал подчиняться: отказывали руки, ноги. Они просто не хотели двигаться. Деревенел язык. Мысли умирали, не успев родиться... Страх, сродни ужасу, заполонял тотально, без остатка... Он знал цвет смерти. Серый. Не черный, не белый, не красный! Серый! Без оттенков, без проблесков, без изъянов. Идеально серый цвет.
