Филлис Уитни - Бирюзовая маска
— Нет, — сказала я. — И я боюсь, все это было так давно, что вряд ли может кого-то настолько заинтересовать, чтобы вызвать скандал.
Элеанора выпрямилась и вытянула ноги в серых брюках.
— Может, и не так давно. Бабушка Кэти отнеслась к этому серьезно. Мне кажется, она наблюдала за всеми нами, не проявляются ли в нас эти дикие гены, которыми так гордится дедушка. Но только он не считает их сумасшедшими.
— Из того, что я слышала о Кэти, мне кажется, она для этого слишком разумна.
— Я ее очень хорошо помню, — сказала Элеанора. — Она не всегда была спокойной и благоразумной. Я помню, когда я была маленькой, она часто ходила по патио, сжав руки, как будто думала о чем-то, чего не могла вынести. Однажды, когда она не знала, что я ее слышу, она разговаривала сама с собой о том, что попала в ловушку молчания. Я часто думала, что это значит.
Я тоже задумалась об этом и вспомнила о маленьком ключике, который я положила в свою сумочку. Не пришло ли время ловушке молчания сработать и открыться? И не я ли буду причиной этому? Я подошла к одному из трех окон и посмотрела вниз, на патио. Я представила, как Кэти ходила по его дорожкам, а теплые солнечные лучи отражались от саманных стен. Элеанора тихо подошла и остановилась рядом со мной.
— Отсюда ты можешь увидеть то место, куда мы обычно ходили на пикник, — сказала она тихо с хитрой улыбкой. — Видишь, вон там, за задней стеной, склон холма обрывается прямо в ручей? — Она показала рукой. — Там внизу есть очень старый тополь, который дает прохладную тень. И там есть место, где холм выравнивается, видишь, тропинка ведет к открытой площадке?
Я проследила за ее указующим жестом и вспомнила свое беспокойство, когда я впервые посмотрела из окна в сторону ручья. Я видела тропинку, которую она мне показала, и площадку среди зеленых зарослей, которые появлялись в Нью-Мексико везде, где есть какая-нибудь вода.
— Вижу, — ответила я.
Я хотела отойти от окна, но она положила руку мне на плечо, удерживая меня, и я почувствовала, что ее намерения были недобрые.
— Твоя мать умерла на выступе внизу под площадкой. — Ее голос был спокойным — безжизненным. Она хотела ранить меня, заставить меня страдать. — Кусты можжевельника скрывали его от тех, кто был на площадке во время пикника. Но отсюда выступ хорошо видно. Вдоль холма идут скалы, образующие выступ. Видишь?
Я кивнула, что-то сжало мне горло. Элеанора с силой надавила пальцами мне на плечо.
— Там они и боролись — твоя мать и Керк Ландерс. Марк Бранд, отец Гэвина, в то время приехал к нам в гости, у него был пистолет. В тот день, когда это случилось, он поехал в Таос. Доро, видимо, зашла в его комнату и взяла пистолет, и все думают, что она пошла туда, чтобы убить Керка Ландерса.
— Я не верю, — напряженно сказала я.
Элеанора пожала красивыми плечами и убрала руку с моего плеча.
— Какая разница, веришь ты или не веришь, если это действительно так было? Я слышала, Пол сказал, что Доро похожа на Эмануэллу. Она любила мужчин. Многих мужчин. Но у нее была страстная натура, и она не выносила, когда ее — как это говорили раньше? — отвергали. Они с Керком любили друг друга в ранней молодости, но потом он уехал и переменился. И поэтому она его убила.
Мое дыхание участилось, лицо и шея стали влажными от пота.
— А что, если все это неправда? Ты сказала, с площадки наверху их не было видно?
— Вот это и интересует Пола. Но ты забываешь о свидетельнице — тете Кларите. Она осталась дома, у нее болела голова. Ей захотелось подышать свежим воздухом, и она подошла к этому самому окну и увидела, как Доро выстрелила из пистолета, когда они с Керком боролись. Недалеко отсюда в тот день производились взрывные работы, поэтому никто не услышал выстрела. Но тетя Кларита поняла, что был выстрел, потому что она увидела, как Керк упал, а твоя мать прыгнула с уступа в ручей. Позже тетя Кларита присягнула, что сказала правду, и нет ни одного человека, кто бы ей не поверил.
Она на секунду замолчала, но на ее лице, пока она ждала моей ответной реакции, запечатлелось выражение триумфа. Мне было нехорошо, но в то же время я рассердилась. Я не желала принимать ее версию.
— Ты же хотела знать, не так ли? — продолжала она. — Больше никто не скажет тебе правды, но мне кажется, по справедливости ты должна знать то, что случилось. Конечно, плохо, что другая свидетельница не может рассказать то, что она видела.
— Была еще одна свидетельница?
— Да. Тебе разве не сказали? Ты была тогда на этом уступе вместе со своей матерью. Ты видела все, что произошло, и ты была намного ближе, чем Кларита. Но ты была слишком напугана и не могла говорить. Гэвин говорит, что ты довольно долгое время после этого вообще молчала. Твоего отца в тот день не было, тебя, всю в слезах, нашел Гэвин и привел домой. Все остальные были слишком заняты этой трагедией, и не вспомнили о тебе, пока тебя на позвал дедушка. Все это я видела, потому что Гэвин и меня привел домой. О, в те дни он мог быть очень добрым. Не таким, как сейчас.
Я дрожала, а из окна дул холодный ветер, поэтому я отошла от него.
— Зачем ты пришла сюда? — спросила я, зная, как неестественно звучит мой голос.
— У меня была причина. И я уже рассказала тебе то, что хотела. Теперь ты все знаешь, так что ты можешь вернуться в Нью-Йорк и не беспокоить больше дедушку.
Она отвернулась от меня и, щелкнув пальцами, будто отпуская меня, вышла из комнаты. Она сделала свое злое дело: у меня пропало желание смотреть в это окно. Я закрыла дверь, чтобы обезопасить себя от непрошенных гостей, и бросилась на кровать. Элеанора хотела, чтобы я уехала, поэтому она мне все и рассказала. Но я не могла принять ее версию. Я по-прежнему не соглашалась с общепринятой точкой зрения на то, что произошло, но за этим была только моя интуиция против фактов, но лишь ей я могла доверять. Даже отец поверил в худшее. Только я, знавшая свою мать так мало, верила в нее. Я прикрыла рукой глаза, защищая их от яркого солнца Санта-Фе.
Я видела, что произошло. Я все видела — и знала! — и ничего не помнила. Или, может, я бессознательно помнила правду и поэтому моя вера была непоколебима? Значит, я должна остаться и сдернуть покров тайны с прошлого.
VIII
Я, должно быть, уснула, потому что, когда я пришла в себя, было уже почти пора обедать. Что-то твердое лежало на постели рядом с моей рукой. Это была книга Пола Стюарта. Я села на кровати и посмотрела на заднюю сторону обложки с фотографией автора.
Должно быть, снимок был сделан несколько лет назад, потому что Пол на ней был молод, красив и еще больше похож на фавна. Его лицо с острыми чертами и бледными глазами смотрело на мир с выражением, как бы приветствовавшим опасность. Вряд ли он был писателем, живущим в башне из слоновой кости, наоборот, он выглядел, как человек, получавший удовольствие от жизни и заигрывавший с опасностью ради простого удовлетворения от победы над ней. Всего за несколько лет до того как была сделана эта фотография, он — он сам мне сказал — был влюблен в Доротею Остин. Однако женился на Сильвии. А теперь он хотел возродить обстоятельства, при которых погиб брат Сильвии, возродить их наперекор жене, не одобряющей его затею. Кроме того, похоже, какие-то отношения существовали между мужем Сильвии и женой Гэвина. Похоже, Элеанора тоже что-то задумала, и у меня зрело ощущение, что прошлое нависло над настоящим — опасное, неизбежное и касающееся нас всех. Может быть, меня больше других из-за тех воспоминаний, которые были похоронены глубоко в памяти пятилетнего ребенка, которым я когда-то была.
