Анна Яковлева - Из ворон в страусы и обратно
Господи боже мой, какая еще кашка?
– Ба, иди к себе, – мертвыми губами попросила Нилка, – я скоро встану.
– Ты уже две недели обещаешь встать. – Голос у Катерины Мироновны зазвенел. – В общем, так: мне надоела твоя кислая физиономия, я врача вызвала.
Врача?
Так она и знала. Ни минуты покоя.
Тянут и тянут ее назад, в эту боль. Почему они хотят, чтобы она мучилась? За что они ее так ненавидят?
– Зачем врача, ба?
– Не могу больше на тебя смотреть, – без сил опустилась на стул баба Катя, – из-за какой-то мрази расклеилась, сдалась, будто ты не Кива вовсе. Куда это годится, так распускаться? Думаешь, он единственный на всем белом свете? На твою задницу таких чирьев хватит.
Обсуждать с бабушкой Вадима Нилка не могла – слишком все переплелось и проросло метастазами: любовь, подиум, от которого ее отлучила инквизиция, и несостоявшееся материнство. Одно от другого отсечь нельзя. Неоперабельно.
– И что врач сделает?
– Бог даст, вылечит тебя.
– От чего? У меня же ничего не болит.
– Вот и хорошо, что не болит. Значит, быстро поправишься.
– Ба, я толстая, – проскулила Нилка и с ревом опрокинулась на спину.
Катерина Мироновна уткнулась головой в худенькое плечико, сотрясающееся от рыданий, прижала к себе похожую на скелет внучку:
– Вот и хорошо, вот и поплачь. Я Варвару Петровну вызвала, она тебе поможет, и все будет у нас как раньше.
– Поможет? – Прозрачные пальцы ухватилась за бабушкину руку.
– Конечно.
– Я смогу вернуться на подиум?
– Обязательно. Но только если будешь делать все, что она скажет.
– А она хороший врач?
– Очень хороший. Знаешь, сколько народу она на ноги поставила, наша Варвара Петровна? У-у! Полпоселка. Помнишь, Огурцовы отравились грибами? Вся семья пластом лежала. Соседи уже деньги на похороны собирали, думали – конец. А она их выходила. И тебя выходит.
Огурцовых Нилка не помнила. Да и какое дело ей до этих Огурцовых? Она вообще ничего и никого не помнила, кроме Вадима, но бабушку расстраивать не хотелось.
– Помню, – кивнула Нилка, – только, ба, мне не хочется разговаривать с врачом.
– А ты и не разговаривай.
– А можно?
– Конечно, Нилушка. Варвара Петровна и без слов все про тебя поймет.
Бабушка не обманула: Варвара Петровна – полнеющая тетка со стертым от усталости лицом – не стала докучать Нилке расспросами. Пряча проницательный взгляд, задала два вопроса:
– Задержка была?
– Да, – шепотом подтвердила Нилка.
– Сколько?
– Месяц.
Едва взглянув на болящую, Варвара Петровна совершила обычные манипуляции: прощупала слюнные железы, послушала сердечко, посчитала пульс, попросила показать язык и вышла посовещаться с бабушкой.
Совещание затянулось, Нилка успела задремать, а когда проснулась, в доме стояла гробовая тишина – Варвара Петровна, понятное дело, побежала дальше обслуживать вызова, а баба Клава, верно, била поклоны в церкви.
Наконец-то ее оставили одну, совсем по-детски обрадовалась Нила.
Наконец-то она может спокойно все обдумать.
Почему так? Почему одним везет, а другим нет? Ну, точно… Как она могла забыть: дело в одежде!
Дьявол! В чем она была одета, когда ей повстречался Вадим? Что на ней было, когда она летела в Милан?
Кажется, джинсы, рубашка в мелкую клетку и вязанная крупной вязкой кофта. Да, именно так она была одета.
Медленно, чтобы не вызвать головокружение, Нилка поднялась с постели и проковыляла в кладовку, куда бабушка определила ее сумки.
Потребовалось время, чтобы вспомнить, где что находится, и извлечь дискредитировавшие себя вещи. Вещи-предатели.
Джинсы и рубашка смирились с участью, а кофта вздумала сопротивляться: сначала все никак не находилась, потом цеплялась то за шарообразные ручки на двери, то за стул, попавшийся на пути, даже в последней попытке спастись вздумала повиснуть на чугунной задвижке – Нилка была безжалостна, как когда-то были безжалостны к ней ее вещи.
Скомкала, запихнула все в печь, обложила газетой, поднесла спичку и, подождав, пока газета займется, яростно захлопнула дверцу.
Лязгнула задвижка, Нилка опустилась на пол и уставилась в решетчатое оконце: за ним корчились и обугливались ее личные враги.
В этот момент зазвонил телефон, и истерзанную Нилку как молнией пронзило: Вадим!
Она сорвалась с места – голова закружилась, в глазах потемнело, пришлось присесть. Телефон разрывался, и Нилку накрыла паника: если она будет сидеть квашней, он не дождется, он отсоединится!
Задыхаясь, Нилка подлетела и рванула трубку с рычага – аппарат сорвался с полки и провис на проводе.
– Да? – Сердце выскакивало из груди, будто она бежала стометровку. Руки дрожали, поймать раскачивающийся аппарат удалось не сразу.
– Ненила? – Нилка в отчаянии уткнулась лбом в стену. Это был невыносимый, отвратительный зануда Дюбрэ. Зачем он звонит? Ну, зачем?
Слезы закапали из глаз, Нилка зашмыгала носом, а голос Рене продолжал взывать:
– Ненила, ты меня слышишь? Ненила? Але?
– Слышу, – проскрипела Нилка, возвращая аппарат на место.
– Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо.
– Ты помнишь Тамару Хрулеву? Она тебе привет передает. Я собираюсь тебя навестить, Тамара спрашивает, можно ей со мной или нет. Можно?
– Зачем?
– Мы твои друзья… – начал Рене, но у Нилки не было желания выслушивать эту лабуду про дружескую поддержку.
– Не надо, Рене. Я плохо выгляжу.
– Это ничего. Я же не твой скаут.
Запрещенное слово удавкой обвилось вокруг горла, Нилка закрыла глаза, повернулась лопатками к стене и сползла на пол, аппарат снова сорвался с полки и больно ударил Нилку по голове. Это была последняя капля, Нилка перестала сдерживать рыдания.
Голос Рене рвался из трубки:
– Ненила, прости.
– Да все в порядке, – затолкав внутрь очередной приступ рыданий, сказала Нилка, но Рене почему-то ее ответ не удовлетворил.
– Нет, я не должен был так говорить. Прости меня.
– Я уже простила.
– Правда?
Пришлось заверять противного Дюбрэ, что она расстроена совсем по другому поводу – ноготь сломала.
– Послушай, я достал хороший препарат. Привезу его тебе. Не волнуйся, если не хочешь, я смотреть на тебя не стану, вообще не пройду в дом, если ты не хочешь меня видеть, – лопотал француз.
– Мне ничего не нужно.
– Ты была у врача?
– Была.
– Что он сказал?
– Что у меня все хорошо. – Последнее время ложь легко срывалась с Нилкиных губ.
Тонко скрипнула дверь, Нилка обернулась: на пороге стояла бабушка.
– Кто звонит? – неприветливо поинтересовалась она.
– Рядом с тобой кто-то есть? – вторил ей Рене.
– Это бабушка. Это Рене, мой друг, – только успевала объясняться Нилка.
