Анатолий Чупринский - Мир Кристины
Угрожающе черная полоса грозовых облаков, кольцом опоясавшая Помпеи и Везувий, теперь уже заметно увеличилась в размерах. Вспышки далеких молний были уже значительно ярче. Временами, сквозь стрекот цикад и веселое пение птиц, можно было расслышать отчетливые раскаты грома. Хотя небо над головой было по-прежнему голубым.
Беспечно голубым.
Карл устроился на том же самом месте, что и в прошлый раз. Сзади раздался приглушенный цокот копыт. На сей раз, всадница Джованна появилась из-за кустов пешком, ведя своего ретивого коня под узцы. Она остановилась за спиной художника. Карл не оглядывался, но по тени увидел, это именно она. Дело было уже ближе к вечеру.
— Тебе надо покинуть город! — решительно заявила всадница.
Карл обернулся и не смог сдержать улыбки. Всадница Джованна была в новом наряде. Напялила на себя тогу взрослой женщины. Старшей сестры или матери. Явно на два размера больше.
— К чему такая спешка? — беспечно спросил художник.
— Отец приказал убить вас обоих. Наемные убийцы уже рыскают по всему городу.
«Только этого не хватало! Погибнуть во цвете лет!?».
— Скоро выборы, — продолжала просвещать его маленькая амазонка. — Вы мешаете предвыборной компании. Вас решено убить.
— Вы в этом уверены, дитя мое?
— Собственными ушами слышала.
— Да-а… Выборы дело серьезное… — протянул художник, ни на минуту не прекращая работать карандашом.
Солнце с каждой минутой садилось все ниже.
— Ты покинешь город?
— С одним условием. Только после вас, прекрасная Джованна!
— Дочь Гая Юлия Полибия не приемлет никаких условий! — гневно воскликнула амазонка. И резко отвернувшись, начала гладить по морде своего ретивого коня.
Карл пожал плечами и промолчал.
— Как тебя зовут, пришелец? — изменившимся тоном спросила всадница.
— Карл. Некоторые называют меня, Великий Карл, — ответил художник.
И сам недовольно поморщился. Хвастуном он никогда не был. Совершенно очевидно, присутствие юной всадницы слегка выбило его из привычного состояния.
— Странное имя. И сам ты тоже… очень странный, — недоверчиво протянула девочка. — Сколько тебе лет?
Карл обернулся. Джованна смотрела в сторону, продолжала гладить своего коня по морде и вздыхала.
— Сейчас подсчитаю… — Карл пошевелил губами, потом решительно заявил. — Мне тысяча восемьсот тридцать девять лет.
— Ты хорошо сохранился, — съязвила амазонка. Естественно, она не поверила тому, что Карл говорит сущую правду.
Некоторое время оба молчали. Солнце уже совсем приблизилось к линии горизонта и, того гляди, как это обычно бывает в южных странах, мгновенно опустятся сумерки.
Ретивый конь прекрасной амазонки нетерпеливо вздыхал и фыркал. Наконец девочка сказала:
— Я согласна.
— На что, дитя мое? — нейтральным тоном спросил художник.
— Позировать тебе! Что еще, — округлив глаза, начала было возмущаться Джованна. — Но если узнает отец…
— Не будем о мрачном, дитя мое! — усмехнулся художник.
Девочка резко повернула голову и долго, испытующе смотрела ему прямо в глаза. Карл едва заметно покивал головой.
— Понимаю, дитя мое. Вам совсем непросто было решиться. Ваши обычаи ничего подобного не дозволяют. Понимаю. Но мое условие остается в силе. По завершении работы, вы немедленно покинете город. У нас наверняка есть где-нибудь тетушка, родственница…
Джованна недовольно наморщила носик, но все-таки в знак согласия слегка кивнула головкой.
Тем временем в Помпеях творилось нечто невообразимое. Астролог Деций, от отчаяния, не иначе, взобрался на крышу храма Зевса. Более того, умудрился каким-то непонятным образом вскарабкаться на скульптуру самого громовержца, уселся ему на плечи и принялся орать своим мощным голосом о грядущей катастрофе.
То-то горожане повеселились.
Деций швырял в зевак камнями, доставая их из сумы, перекинутой через плечо. Наглядно демонстрировал согражданам последствия надвигающегося бедствия. Толпа в ответ улюлюкала, смеялась, дразнилась дурными голосами:
— Эй, Деций! Как там на Олимпе? Не дуе-ет?
— Де-еций! Свою подру-угу… прихватить забыл!
Деций сыпал отборными проклятиями, перемежевывая их метанием каменьями. В ответ толпа начала швырять в него фруктами.
На шум прибежали вооруженные охранники. Попытались, было разогнать толпу и снять вконец озверевшего Деция со скульптуры.
Ни то, ни другое не удалось.
Горожане обтекали со всех сторон охранников, как вода обтекает камни, и снова сбивались в кучу у храма. А снять Деция с крыши не представлялось возможным. Как он туда вообще забрался без приспособлений и посторонней помощи, осталось загадкой.
Охранники еще некоторое время пошатались по площади, поддавая особо рьяных своими копьями. Потом, не сговариваясь, пошли в ближайший кабачок, окна которого выходили как раз на площадь. Чтоб в случае надобности быть начеку.
Короче, представление с Децием в заглавной роли продолжалось до самого позднего вечера. Каким способом Деций спустился со скульптуры, и с крыши, тоже осталось загадкой.
Карл и Деций сидели на кухне за большим столом. Под глазом у астролога красовался синяк. На лбу довольно большая шишка.
После третьей кружки «помпейского» у Карла закружилась голова. Деций, напротив, чувствовал себя превосходно. У художника возникло стойкое убеждение, астролог пьет вино как воду. И абсолютно не опьянеет, даже если выпьет целую бочку.
Пышнотелая служанка в этот вечер уже не улыбалась. Она вовсе не смотрела на художника. Сосредоточила все свое внимание и заботливость на хозяине дома. Но, увидев, что и на него не действуют «ее чары», по крайней мере, сегодня, и вовсе разобиделась и ушла на кухню.
Художник и астролог остались с глазу на глаз.
— Я понял… кто ты! — неожиданно спокойным тоном заявил он. Но тут же силой помотал головой. — Правда, мне опять не поверят!!!
Карл не нашелся, что ответить. Просто улыбнулся.
— Как я раньше не догадался! — сокрушался Деций. — Ведь это у тебя на лбу написано!
Карл понимающе кивнул. Ему не хотелось обсуждать эту тему.
— Ладно! — вздохнув, сказал Деций. — Давай лучше споем… Вот эту знаешь?
«Жила в одной Империи… красотка Люциана…
Ха-ха, ха-ха, красотка Люциана!..»
Карл отрицательно помотал головой. Такой песни он не знал. Деций слегка погрустнел, но тут же весело вскинулся.
— Тогда ты… Что-нибудь из своих… Давай, давай…
Карл на секунду задумался и, неожиданно для себя самого, запел:
«Однозвучно-о… гремит колокольчик…
